Мистификации Софи Зильбер

потолком и» казалось, играли сами собой. Да и дверь то и дело откры­валась и закрывалась, хотя Софи не замечала, чтобы кто-нибудь входил или выходил.

Когда же трапеза кончилась, скрипки и флейты опу­стились на стол, а человек, возившийся у плиты, взялся за цитру и заиграл на ней, да так, что даже у Софи ноги запросились в пляс. Но поскольку дам было больше, чем мужчин, танцевали вначале как попало, врозь и вместе, а потом сомкнулись в большой хоровод, который кру­жился все быстрее и быстрее, пока Софи окончательно не потеряла сознание.

*

Проснувшись на следующее утро, она, правда, чувст­вовала себя немного вялой, но голова была ясная, а на­строение — ровное и уверенное. В доме не слышалось ни звука. Из сада тоже не доносилось ни малейшего шума. Сперва она подумала, что, должно быть, еще рано, но ко­гда, встав с постели, подошла к окну, то собственными гла­зами убедилась, что уже позднее утро.

И хотя мысль ее работала вполне четко, в теле чувст­вовалась усталость, и она забралась обратно в постель, чтобы еще немного поспать, однако ей это почему-то не удалось.

Одеваться ей пока еще не хотелось, поэтому она решила завтракать в постели, а уж потом она посмотрит. Вскоре после того, как она позвонила, явилась горничная с обычным завтраком. — Вое, наверное, еще спят? — благодушно спросила Софи, беря из рук горничной поднос.

— Вовсе нет,— ответила девушка,— Дамы и господа сегодня утром уехали. Новых гостей мы ожидаем лишь к вечеру и в последующие дни.

Софи словно обухом по голове ударили.

— Как... уехали? — спросила она. Девушка, по-видимому, была удивлена.

—Так вы же сами до рассвета справляли с ними от­вальную. Я и то удивилась,— добавила она еще,— что эти дамы могли так рано подняться, они ведь всегда спали чуть ли не до обеда.

—Ах да, конечно,— ответила Софи, стараясь взять себя в руки.— Только я одна заспалась.— И она даже вы­мучила на лице некоторое подобие улыбки.

Когда горничная ушла, Софи обнаружила на подносе, под корзинкой с булочками, письмо. Она вскрыла его и прочла.

«Дорогая Софи! — было написано уже знакомым ей почерком.

Решения — странная вещь: раз приняв их, приходится выполнять. Тебе наш отъезд может показаться неожидан­ным и поспешным, но этому предшествовали долгие и серьезные размышления. Наше исчезновение,— ты его, не­сомненно, сочтешь внезапным,— имеет столь веские при­чины, что отсрочка была невозможна. Все мы сохраним к тебе дружескую привязанность и тебя не забудем. Сохрани и ты -добрую память о нас. Желаем тебе приятно провести те дни, что ты еще намерена здесь пробыть.

С искренним расположением твоя Амариллис Лугоцвет».

Взгляд Софи секунду растерянно блуждал по комнате, пока не остановился на вазе, в которой так пышно цвели огненные лилии. Она была пуста. Значит, эти цветы все-таки не были нетленными. Возможно, они завяли еще вче­ра, и горничная их выбросила.

Она пыталась представить прошедшую ночь, по ей вспоминалось лишь обычное затянувшееся сборище в ре­сторане, продолжавшееся бог весть до каких пор. И на сей раз она тоже совершенно не помнила, когда и каким образом очутилась в постели, но к этому она уже привы­кла. Та удивительная спокойная уверенность, с которой она проснулась, постепенно сменилась печалью, печалью разлуки с милыми ее сердцу существами, к которым она за это короткое время успела искренне привязаться.

Она стала раздумывать, как поступить теперь. Остать­ся, пожить еще немного в этом отеле, который постепенно начнет наполняться чужими, незнакомыми ей людьми? Или уехать и начать готовиться к новой жизни, привести в порядок квартиру Зильбера и осмотреться в непривыч­ном окружении? Когда начнется театральный сезон, у нее на это уже не хватит времени. После долгих колебания она выбрала второе. Если она сейчас же начнет уклады­ваться, можно еще успеть на вечерний поезд. И при мыс­ли о том, как она вернется в квартиру Зильбера, которая отныне станет для нее настоящим домом, все ее существо прониклось еще не изведанной радостью.

***