Этимологию слова «пирамида» Плиний Старший связывал с греческим словом «пир», что означает огонь.
В. В. НАЛИМОВ.
Далеко за Майкопом, в адыгском ауле, была свадьба у родственников моего друга Малича Аутлева, известного историка и этногрофа. Малич пригласил меня на свадьбу. По нашим обычаям на свадьбу может явиться любой человек, даже никогда не знавший хозяев, лишь бы он был в сопровождении или родственника, или приятеля семьи, устраивающей свадьбу. Приглашение я принял еще и потому, что никогда не видел свадьбу у чемгуев [4].
На адыгской свадьбе гости пользуются особыми привилегиями и почетом. Их присутствие подчеркивает значимость этого события. Почему всеми мерами подчеркивается значимость свадьбы? Понятно, что она значима для родственников жениха и невесты. Но почему отец и мать жениха открывают двери для всех?.. Именно это имеет в виду обычай.
В русском языке есть отдельное слово, обозначающее праздник бракосочетания — это слово «свадьба». Это событие у нас обозначается словом «игра» — «джегIу». Кто и с кем играет? Играют гармонисты, трещоточник, хатьяко, все приглашенные… Но в этом событии есть еще одна игра — игра по большому счету, жениха и невесты со своей судьбой. В отличие от игры первых лиц, это игра не простая, судьбоносная. Вот почему всемерно подчеркивается ее значимость.
К этому вопросу я еще вернусь в конце своего повествования, а теперь отмечу еще одну особенность свадьбы. Она не только создает Круг, на котором разыгрываются танцевальные и другие состязания, но и Пир, на котором раскрываются всевозможные оттенки философии жизнепонимания. Здесь тоже состязаются… — может, сами того не замечая. Ведь свадьба — и самое яркое проявление жизни, и начало будущих жизней. Как тут не задуматься вообще о жизни?
Вернусь к некоторым деталям нашего прибытия на свадьбу. Было уже темно. Нас встретили у ворот и провели к хозяину — отцу жениха. У него в комнате находилось еще два человека, было спокойно и тихо. Здесь был главный штаб, в нем решались стратегические задачи. Хозяин был в приподнятом настроении, хотя и трезвый.
После приветствий и поздравлений и недолгой беседы нас провели к хозяйке, матери жениха. Здесь был штаб по решению оперативных задач. Потому было многолюдно, шумно, немного нервозно. Приходили люди, ставили и согласовали вопросы и уходили их решать.
Хозяйка всех оставила и радостно нас встретила и обняла Малича, своего родственника. После наших поздравлений и недолгой беседы нас снова привели в штаб стратегических решений. Одному из присутствующих хозяин дал указания привести нас в «компанию». Пересекли двор и вошли в другой дом. Сопровождающий открыл дверь в комнату, где находилось за столом человек тридцать. Все встали при нашем появлении — многие знали Малича. Сопровождающий представил нас всем, подождал, пока мы рассаживались, и удалился. Произошла беглая беседа Малича с несколькими друзьям, и тамада дал понять, что снова приступает к командованию, и дал слово, как полагается в таких случаях, Маличу.
После тоста Малича застолье набирало темп, которого я стал побаиваться. В адыгском застолье есть два жестких противоречивых ограничения. При каждом тосте ты должен опорожнять свой бокал полностью и при этом не пьянеть. Конечно, некоторые пьянеют, но это не делает им чести как мужчинам.
Застолье было основательным, потому что было свадебным. Как бывает обычно, одновременно проходило три возрастных застолья: сверстников жениха, старших и среднего, промежуточного возраста. Я по возрасту больше подходил к среднему, но поскольку приехал с почетным, уважаемым Маличем Аутлевым, постольку пользовался правом быть в самом почетном, старшем застолье. Но это право накладывало и соответствующие обязанности: ни одного тоста не пропускать и ни в одном глазу не иметь признаков даже легкого опьянения.
В накуренной комнате, в которой уже трудно было дышать, темп задавал худощавый мужик, с бюрократическим остервенением следивший за тем, чтобы все вовремя говорили тосты, пили, и снова тосты… и все это больше напоминало какую?то напряженную работу, чем праздничное застолье. Потом я узнал, что мужик этот всю' жизнь ходит в замах председателя и все делает вот так — очень серьезно и без всякого юмора.
Я не знаю, до чего бы меня довел этот темп, если бы в нашу комнату не вошли два человека. Один был огромного роста, другой — коренастый, явно старше первого, уже в преклонных годах. Мы встали, приветствуя их. Их провели на почетное место, и «великан» сразу и негласно стал тамадой, оттенив и затмив сухопарого бюрократа. Помню, что и руки «великана» были огромные. Когда он локтями облокотился о стол с одной стороны, его ладони свисали с другой стороны стола. В отличие от первого тамады он был немногословен, но по каждому поводу обращался с вопросом к тому, с кем пришел.
Тамада — «великан» вскоре перевел на него внимание всей публики. И жестом, и мимикой, и короткими замечаниями новый тамада давал понять, что разговор других не интересен на фоне того, что может сказать его приятель, которого, как вскоре я узнал, звали Магометом Баговым.
Лицо Багова было цвета темно — кирпичного. Такие лица я встречал у бывалых людей — лица, холодом и ветрами вымороженные, солнцем высушенные, навсегда приобретшие один и тот же цвет, в любой ситуации не меняющийся. Крупные черты лица, большие черные брови и приятный бас. Все это сочеталось так, что старик сразу притягивал внимание мужественным обаянием. В свои семь-, десят пять лет (возраст его был назван кем?то из компании) он всю ночь до рассвета, пока длилось наше застолье, пил водку и курил «Приму». И никак это не сказывалось ни на его внешнем виде, ни на его рассказах.
Публика, почувствовавшая весомость прибывших мужчин в прямом и переносном смысле, сразу высказалась за то, чтобы сказал тост Магомет. Мне трудно перевести с адыгского языка все обороты, оттенки и выражения его речи. Скажу лишь, что его тост с полным правом можно бы рекомендовать студентам факультета адыгского языка и литературы как образец ораторского красноречия. Я редко встречал таких мастеров адыгского слова, которые, как
Магомет, могли опираться на глубинные пласты нашего языка, извлекать из него все новые возможности, которые кажутся беспредельными. Любая глубина философской мысли и любой оттенок ярчайшего юмора можно передать при таком владении языком.
Магомет говорил стандартный тост за счастье молодоженов, но как он говорил! Я уверен, что если мы, адыги, все могли бы говорить на языке такого качества, то поднялись бы на несколько ступеней культуры. Когда далее я буду вспоминать рассказы Багова, прошу меня извинить за то, что буду их пересказывать своим языком.
Следующий тост был предложен очередным оратором за отца жениха, которого среди нас не было. Запомнились из тоста такие слова: «Каждое утро выходя из дому, молил Аллаха, чтобы он предохранил его от любых возможностей обидеть кого?либо. Ложась спать, перед сном он делает самоанализ проведенного дня — не сотворил ли он какого?либо зла…».
Когда мы выпили за сказанное о хозяине, один из присутствующих отметил, что да, действительно хозяин очень придирчив к себе, да все слишком, как и Магомет Багов. Но их доходящая до странности честность ничего им не дала: ни богатства, ни новой крыши над головой. Тамада — «великан» повернул лицо к Багову и обратил на него вопросительный взгляд. Магомет запрос тамады понял и так парировал:
— Я знаю, Ибрагим, что ты построил великолепный двухэтажный дом. Да пошлет Аллах тебе в нем счастливую жизнь. Но, скажи мне на милость, ты сделал там двери и окна, способные не пропускать в дом несчастья и болезнь?
— Таких дверей и окон еще не придумали.
— Тогда в чем принципиальная разница между моей хижиной и твоим дворцом? — спросил Магомет.
Мнотие засмеялись.
— Я не такой бескорыстный, как ты думаешь, — продолжал Магомет. — Мы все стремимся быть лучшими среди равных. И я, движимый этим чувством, первый в ауле сделал себе забор из штакетника, первым накрыл крышу шифером, первый в ауле купил себе радиоприемник.
