Есть серьезные философские концепции о том, что настоящее — лишь связующее звено между прошлым и будущим. О том, что есть миг между прошлым и будущим, и что он называется «жизнь», поется и в известной песне.
«Мертвый хватает живого», — говорят тогда, когда с помощью прошлого, — мертвого — разрушают настоящее, живое.
Уже несколько лет в нашей стране таким методом рушится все и вся. Злоупотребление историей в нашей стране в целях политических и других спекуляций беспрецедентно по своей безответственности и безнаказанности. Сама по себе эта проблема — одна из самых актуальных среди современных идеологических проблем и как таковая требует особого разговора.
А мой разговор — по — конкретному поводу, по поводу — статьи историка — краеведа В. Соловьева, в «Кубанских новостях» за 28 апреля 1995 года. Статья эта по духу и по «букве» написана с откровенно великодержавных позиций.
Об этом наглядно свидетельствуют и заголовок статьи, ее подзаголовки: «Подвиг пограничников черномории», «Были кунаки — стали абреки» (это про адыгов, конечно). «Спите, герои, Родина помнит вас».
Жирным шрифтом выделена в статье только одна фраза «Казаки, — закричал Тиховский, — коли нехристей». Очевидно, это самый главный акцент статьи. Иначе с чего бы ее одну выделять? Если вспомнить, что неподалеку чеченская трагедия, то надо отметить, что автор по — своему на нее реагирует. Адыги называются в статье только разбойниками.
Коротко напомним читателю событие, по поводу которого написана статья В. Соловьева. Россия, исходя из своих государственных и имперских интересов, с 18 века создает на Северном Кавказе Кавказскую и Черноморскую кордонные линии. Эти линии обозначали и укрепляли государственные границы России в непосредственной близости от мест проживания адыгов, на некоторых участках проходя и через их земли. Зимой 1810 года (18 января) шапсугская конница, перейдя по льду реку Кубань, напала на казачий пикет между Славянским и Ольгинским кордонами. В схватке погибли все казаки — пограничники двух кордонов, а нападавшие угнали в плен около трех десятков жителей. С 1991 года решением правления Кубанской Рады восстановлена церемония памяти первых пограничников-казаков под наименованием «Тиховские поминовения». Каждую весну казаки проводят у братской могилы церемонии памяти в хуторе Тиховском. Церемония памяти весной 1995 года и явилась поводом для статьи В. Соловьева.
Я признаю: то, что произошло в январе 1810 года между Ольгинским и Славянскими редутами, есть трагедия. Мы должны помнить такие трагедии и чтить память жертв. Однако вспоминать надо эту трагедию иначе и тогда из этих воспоминаний делать другие выводы, чем те, которые и в тексте, и в подтексте предлагает статья В. Соловьева.
И еще одно замечание. Можно было бы умолчать и не обращать внимания на эту статью, учитывая, что ее автор — убеленный сединами человек. В наше тяжелое время не мало других неотложных дел, а все Геростраты, которые пишут националистические статьи, как раз и рассчитывают на сенсации и скандалы. Людям все это надоело. Однако уж слишком последователен и настырен автор в своем великодержавном рвении. В 1993 году в Тамани проходила научная конференция по истории казачества, на которую был приглашен и я. На этой конференции В. Соловьев сделал сообщение, вся научная премудрость которого заключалась в следующем: Суворов здесь, на Кубани, строил пограничные укрепления, следовательно, занимался важным государственным делом, а разбойники-черкесы из?за Кубани ему мешали своими набегами. Я не стал вникать в научное содержание (которого не было) этого сообщения, а указал на оскорбительные выражения, допущенные им. Все участники конференции меня поддержали, его же ни один не поддержал.
Вскоре после этого, выступая в Доме офицеров при многочисленной аудитории, В. Соловьев стал утверждать, что я, Хагуров, профессор М. Керашев и ныне покойный профессор М. Хутыз в науке халтурим, ничего не понимаем. Очевидно, этот вывод был сделан на основании того, что мы ничего не пишем о Кавказской и Черноморской кордонных линиях, на которых, судя по публикациям, сам он зациклился. Иначе с какой стати историку — краеведу давать такие оценки докторам экономики, социологии и права. Присутствовавшие на том собрании в Доме офицеров наши русские друзья дали ему отпор, ибо никого из нас, критикуемых, там не было. Этот беспардонный выпад, кроме как ненавистью к адыгам, объяснить невозможно.
Еще в советское время, в 1990 году, В. Соловьев загорелся идеей создания памятника А. Суворову в центре Краснодара. Для осуществления этой идеи была организована телевизионная передача, на которую было приглашено около десяти генералов и полковников… и два адыга — я и профессор М. Керашев. Развернувшаяся на передаче дискуссия была не в пользу «соколов», один из которых стал заливаться соловьем о том, что А. Суворов на Кавказе занимался чуть ли не миссионерской деятельностью. Передачу в записи неоднократно просматривало и городское, и краевое начальство и в конце концов решило в эфир не давать. Как видим, и тематика, и методика нашего краеведа сохраняют явную устойчивость и пора на нее отреагировать.
Вернемся к описываемой в статье трагедии. Чтобы лучше понять ее, мы предлагаем читателю не следовать краеведу — историку
В. Соловьеву и не сидеть постоянно на одной стороне Черноморской кордонной линии. Ведь сейчас — конец двадцатого века, и пора над такими линиями подняться. О том, что вскоре происходило на другой стороне этой линии, пишут свидетели тех лет. Ниже я привожу их показания не для того, чтобы продолжать дело В. Соловьева,
а, наоборот, чтобы показать его бесперспективность. Занимаясь такого рода патриотизмом, можно завести отношения народов в тупик, т. е. в конфликт со всеми последствиями. К тому же некоторые люди плохо знают историю, которую пытается вспомнить В. Соловьев. Эти свидетельства и для них будут полезны.
Поняв, что черкесский народ будет до последней капли крови защищать свою землю, царское правительство решило его искоренить, для чего специальным полкам было дано задание уничтожать всю инфраструктуру черкесских хозяйств — сжигать дома, сады, посевы. Вот как это делалось: «10 марта, с рассветом, отряд потянулся вверх по Туапсе. Начался поход в нагорную полосу… 11–го числа отряд повернул в продольные долины. Он разделен был на две колонны… правая поднялась на Апипсе, спустились потом в Пшинахо и вытянулась в ущелье Пшияхо. Эта колонна дорогою выжгла много аулов. Жители, видя, что и здесь негде укрыться, потянулись с семьями к берегу моря… 12 марта отряд спустился на реку Ашше. В этот день уничтожено более ста аулов». Это писал не какой?то историк, показания которого можно оспорить, а участник этой экспедиции Духовский С. в официальном органе «Военный сборник» в № 11 за 1864 год. Задумайся читатель: сто аулов за один день. Может, и
нам, адыгам, следуя примеру господина В. Соловьева, написать сто статей об этих ста аулах, подробно расписывая, как горели старики и дети в этом пожарище? А вот показания другого офицера Пшехского отряда Дроздова И., участвовавшего в уничтожении адыгов. В «Кавказском сборнике» выходившем в Тифлисе, в номере 2 за 1877 году он написал о том, что увидел его отряд, когда перевалился через Кавказский хребет и остановился при впадении речки Чилипсе в реку Туапсе. А увидел отряд то, что происходило с теми, кто уцелел от пожаров, о которых писал Духовский. «Поразительное зрелище представилось глазам нашим по пути: разбросанные трупы детей, женщин, стариков, растерзанные, полусъеденные собаками; изможденные голодом и болезнями переселенцы, едва поднимавшие ноги от слабости, падавшие от изнеможения и еще заживо делавшиеся добычею голодных собак.
Такое бедствие и в таких размерах редко постигало человечество; но только ужасом и можно было подействовать на воинственных дикарей и выгнать их из неприступных горных трущоб».
Царский офицер мог, конечно, себе позволить вольности в языке, называя «воинственными дикарями» людей, до последнего вздоха защищавших родную землю. У всех народов во все времена таких людей уважали и называли героями и патриотами.
Завоевателей же называли агрессорами и разбойниками. Однако царский офицер, путая понятия, далее пишет, что в следующем, 1865 году, его отряд разгромил в Хакучах «последний разбойничий притон». Через несколько строк, правда, Дроздов И. пишет: «Чувствуешь невольное уважение к неприятелю, который, при своей относительной малочисленности, мог столько десятков лет бороться с исполином и
