расстроить, но сейчас я никак не мог унять дрожи.
То же самое происходит с собаками, вспомнил я потом. Собаки всеядны — они всегда сначала поедают желудок жертвы с полупереваренными семенами и орехами и только потом переходят к мясу и костям. Возможно, в древности человек поступал точно так же. Прошло много времени, прежде чем я встал и принялся собирать камни, едва не падая всякий раз, когда мне приходилось нагибаться. Наконец выпрямившись, я прицелился и уже собрался их бросать, как вдруг мне пришла в голову мысль, что за мной, возможно, следят.
Опустив руку, я обернулся и принялся рассматривать лес, из которого вышел. В ушах звенело, голова кружилась. Ворота были открыты. Но рядом никого не было — кроме трупа. Соверен убили не свиньи — они не хищники, — но тогда кто же разорвал ее на части? Пытаясь избавиться от этой мысли, я потер лоб рукой, потом взглянул на коттеджи. Ни звука, ни движения. Столовая находилась всего в нескольких сотнях метров отсюда — раздвижные двери были открыты, в них отражались краски надвигающегося заката. Никого не было видно.
Из-за деревьев появилось еще несколько взрослых свиней, с таким же голодным блеском в глазах; они принялись отрывать куски от тела Соверен, вырывая из него длинные полосы, вгрызаясь в серебристую соединительную ткань. Я отстраненно смотрел, как одна из свиней, по виду более молодая, расправлялась с ногой. Сначала она с хрустом перекусывала кости, затем почти небрежно потащила под деревья ступню вместе с пластмассовой сандалией и целую вечность жевала ее, чавкая и давясь пластмассой. Я выронил камни, вытащил мобильник и посмотрел на дисплей — на тот маловероятный случай, если сигнал вдруг появился. Увы, виднелся только значок отсутствия сигнала. Черт, подумал я, спрятал телефон и снова потер лоб. Что дальше?
После долгой паузы я вздохнул и встал. Помешкав, поднял вверх кусачки. Мне хотелось бежать, но я сдержался и спокойно пошел. Не сводя глаз со столовой, непрерывно прислушиваясь к звуку леса, к молчанию травы; кусачки я держал наготове, словно мне что-то угрожало.
Дьявола не существует. Не существует никаких биформ.
Тогда кто же сделал такое с Соверен?
Было уже поздно, между коттеджами лежали тени. Подойдя к окнам трапезной, я заглянул внутрь, но тут же обернулся и посмотрел назад. В роще было тихо, я не заметил никакого движения. Солнце уже опустилось за верхушки деревьев. Повернувшись, я стал всматриваться в глубь трапезной. В помещении было темно, в углах и нишах собрались густые тени. Все, что я мог разглядеть, — это дощатые столы, совершенно пустые и сияющие от дезинфекции, — в таком состоянии община оставляла их после ужина. Открыв дверь, я шагнул внутрь, на миг передо мной мелькнуло мое собственное отражение: загорелое встревоженное лицо, на котором капли пота прочертили длинные тонкие следы. Закрыв за собой дверь, я немного постоял, давая глазам привыкнуть к темноте.
Почти тридцать секунд я думал, что, кроме меня, здесь никого нет. Дверь в кухню, расположенную в дальнем конце зала, была приоткрыта, и я увидел, что все тарелки аккуратно сложены, чайные полотенца повешены для просушки над кухонной плитой. Я сделал шаг вперед, направляясь в ту сторону, когда что-то заставило меня застыть на месте. Из тени на меня смотрел Блейк.
Он сидел на своем обычном месте во главе одного из столов, спиной к большому камину, в аккуратно выглаженной рубашке поло, с руками, сложенными на столе. Голова его была слегка наклонена назад и в сторону. Лишь через несколько мгновений я понял, что он не станет кричать и ругаться: он был мертв. Рот Блейка был открыт, мышцы шеи напряжены. Смотревшие в одну точку глаза потускнели, нижний край рубашки залит кровью.
Я затаил дыхание. Через несколько секунд, окончательно уверившись, что он уже никогда не встанет, я опустил кусачки и приблизился, остановившись сантиметрах в тридцати от трупа. Нагнувшись, чтобы посмотреть, на чем он сидит, я сразу понял, как он умер. Блейк сидел на стуле. Мышцы живота и добрая половина брюк отсутствовали. В ране виднелась раздробленная кость. Часть таза? Что-то вырвало ему живот. Если бы это случилось не на Куагаче, можно было бы предположить, что речь идет о несчастном случае с механическим оборудованием.
Обернувшись, я посмотрел на залитую вечерним светом траву и увидел — почему я раньше его не заметил? — кровавый след, который тянулся сюда от двери, словно Блейка атаковали снаружи и он был уже ранен, когда, шатаясь, добрался до стола. Пытаясь спастись от чего-то… Неожиданно ноги у меня подкосились, и мне пришлось ухватиться за стол, чтобы удержать равновесие и не оказаться на полу.
Глядя на свое неясное отражение на полированной крышке стола, я несколько раз мигнул. Что за чертовщина здесь творится, старина? Во что это ты вляпался? Я вытер лоб и снова посмотрел на Блейка и идущий от двери след.
Оттолкнувшись от стола, я направился к выходящему на лужайку небольшому окну. Отсюда были хорошо видны вся деревня, пристань, коттеджи, на некоторых окнах были опущены занавески. Везде царило зловещее спокойствие. Даже море, которое еще недавно шумело и было покрыто белыми гребешками, сейчас, в красновато-желтом вечернем свете, казалось умиротворенным, и я мог рассмотреть материк: цепочку огней, вытянувшихся вдоль горизонта, конус света от фар проезжающей вдоль берега машины. Ниже, там, где море встречалось с землей, на берегу виднелось бледное пятно — Кроуб-Хейвен, — Лекси, возможно, сейчас сидит там и смотрит на заходящее солнце.
Поняв, что делать мне пока больше нечего, я прошел на кухню. Там я подставил лицо под холодную воду, отмылся от листьев, грязи и пота и пил до тех пор, пока хватило сил. Потом насухо вытерся чайным полотенцем и вернулся в трапезную, где сидел Блейк. Какой-то миг я смотрел на него, в глубине души ожидая, что он заговорит.
— Можно ли как-то выбраться отсюда? — спросил я его. — Можно ли как-то отмотаться и не иметь с этим ничего общего?
Подойдя к раздвижным дверям, я остановился на пороге, думая обо всех этих окнах, откуда за мной могли наблюдать. Можно ли просто остаться здесь до тех пор, пока не рассветет? Нет. Закрыв за собой дверь, я сделал глубокий вдох, посильнее стиснул кусачки и шагнул вперед.
Я шел не спеша, с кусачками наготове. Единственным, что нарушало тишину, были звуки прибоя на скалах да мое хриплое дыхание. Я не оглядывался и не сводил взгляда с тропинки. Если за мной наблюдают, то будь я проклят, если покажу им, что испугался. Фонарь на пристани против обыкновения не был зажжен, и мне пришлось подойти очень близко, чтобы понять, что лодка исчезла.
Я немного постоял, глядя на плещущиеся волны, сердце у меня оглушительно стучало. Черт-черт- черт-черт! Повернувшись, я уперся спиной в одну из свай пристани и взглянул на коттеджи. Ни в одном окне не было света, а среди деревьев — никакого движения, абсолютно никаких признаков жизни. И что теперь?
Мои возможности сузились. Я должен был либо вернуться к своей лодке на другой стороне острова, перейдя в темноте ущелье, не зная, какая дрянь бродит там по лесам, либо, что еще хуже, найти в деревне место, где можно будет, запершись, провести ночь.
— Ха! — громко сказал я, соскользнул вниз и уселся, упершись спиной в сваю. — Или вплавь, старина, — продолжил я, тупо уставившись в ледяную воду. — Или вплавь.
Именно холод заставил меня вспомнить о церкви. Я долго сидел, съежившись, на пристани, не зная, что делать, и смотрел, как солнце опускается за утес и на небе появляются крошечные звезды. В деревне было тихо. Абсолютно тихо. Прохладный солнечный день перешел в холодную ночь, и меня вдруг посетила мысль о холодной церкви и замках на большой дубовой двери. А я еще смеялся, когда Соверен сказала мне, что они там запираются, когда ищут защиты.
Неуклюже поднявшись, я направился обратно по дорожке, словно тень скользя мимо окон. Когда нужно, я могу соблюдать тишину — даже с онемевшими от холода ногами я способен передвигаться осторожно, словно кошка. На первый взгляд казалось, будто в общине все в порядке: за окнами были видны аккуратно расставленные стулья, старомодный компьютер, ваза с фруктами на кухонном столе у Гарриков. Все пребывало в идеальном порядке, напоминая кукольные домики, где мебель предназначена для того, чтобы на нее смотреть, а не чтобы ею пользоваться. За коттеджами мусорные ящики на колесиках выстроились на своих обычных местах, а на машинном дворе как обычно стояла большая газонокосилка с
