чем кого-либо другого? По-прежнему каждый день тоскует по бывшему Хейдену, по брату, которого знал мальчишкой, даже понимая, что это звучит дико. Отчаянно. Патологически.
— Честно, не совсем понимаю, что я сейчас делаю, — сказал он и сложил руки на стойке бара. — Зачем я здесь? Фактически не знаю.
Много лет воображал, как рассказывает кому-то свою историю: возможно, мудрому психотерапевту; другу, с которым сблизился, — возможно, Джону Расселу, если бы выдалось время и тот очутился поблизости; подруге, когда они лучше узнали бы друг друга и возникла уверенность, что он не сбежит. Девушке в «Чудесах Маталовой», Авиве, внучке миссис Маталовой, с крашеными черными волосами и скелетными серьгами, с острыми сочувствующими знающими глазами…
Но никогда даже не представлял, что в конце концов откроется кому-нибудь вроде Лидии Барри. Мало кто не годится на эту роль настолько, насколько эта зоркая, как филин, натянутая, как струна, женщина в таких перчатках, в таком пальто, с такой бледной ухоженной кожей.
Тем не менее говорить с ней легко. Она слушает напряженно, но, кажется, не сомневается в его словах. Ничто ее не удивило, сказала она, прослушав до конца.
Лидия Барри ищет Хейдена три с лишним года — точнее, ищет свою младшую сестру Рейчел.
Хейден ее жених. Во всяком случае, был.
— В Миссури, — сказала Лидия Барри. — Сестра училась в университете в Роли, ваш брат был ее преподавателем. Майлс Спейди, аспирант-математик. Предположительно британец. Рассказывал, что поступил в Кембридж, где его отец был профессором антропологии, и, по-моему, всем нам слегка вскружил голову, когда в декабре явился в дом вместе с ней.
«Нам», то есть пяти женщинам. Это Рейчел, я, наша средняя сестра Эмили, тетя Шарлотта и наша мать. Отец умер, когда мы были маленькими, и поэтому вышло так, что мужчина в доме оказался новинкой.
Вдобавок мать была тяжелобольна. Боковой амиотрофический склероз: к тому времени она была прикована к инвалидной коляске. Все мы знали, что скоро умрет, поэтому — не знаю — хотели устроить самое чудесное Рождество, и я уверена, он это понял. Обращался с матерью очаровательно, мило. Она уже не могла говорить, а он сидел рядом и вел с ней беседы, рассказывал о своей жизни в Англии и…
Я ему верила. По крайней мере, он был весьма убедителен. Оглядываясь назад, понимаю, что его акцент показался мне несколько нарочитым. Он производил впечатление очень умного и приятного человека. На мой взгляд, слегка эксцентричный, слегка выставляющийся напоказ, но я в нем не увидела ничего подозрительного.
Безусловно, я не слишком вдавалась в подробности. Жила в Нью-Йорке, домой приезжала на праздники на несколько дней, у меня была своя жизнь, с Рейчел мы особенно близкими не были. Между нами разница в восемь лет, она всегда была… очень тихой и скрытной девочкой, понимаете? В любом случае, думаю, было глупо с их стороны объявлять себя
В октябре следующего года, примерно через пять месяцев после смерти нашей матери, они оба пропали.
Лидия Барри на время умолкла. Уставилась в свой стакан с джином. Майлс раздумывал, надо ли сообщить, что Хейден был помешан на сиротах. Что в детстве они постоянно играли в игры, в которых были сиротами, очутившимися в опасности; что Хейден обожал детскую книжку «Тайный сад» о маленькой сиротке…
Хотя это был, может быть, не самый подходящий момент для подобного сообщения.
— Я страшно на нее злилась, — тихо продолжила, наконец, Лидия Барри. — Мы не разговаривали. Меня взбесило, что она не явилась на похороны, поэтому мы не общались, и фактически прошло какое-то время, прежде чем до меня дошло, что она больше не учится. Связаться с ней не было никакой возможности.
По всей видимости, они вместе покинули город, никто не знал, куда направились, и поэтому вполне успешно… возможно, вы не рассмеетесь, если я скажу… бесследно исчезли.
Она взглянула на Майлса большими выпуклыми глазами, он видел, какая у нее бледная кожа, почти прозрачная, как луковичная шелуха, под которой просвечивают тонкие вены. Смотрел, как она заправляет за ухо прядь волос.
— Никто из нас с тех пор не видел Рейчел, — сказала Лидия Барри.
Рейчел, думал он. Вспомнил имя, которое ему назвали приятели Хейдена с математического факультета.
Та самая девушка, которая выглядывала в дверную щель из потрескавшегося доходного дома с дверью, затянутой дырявой проволочной сеткой, с пыльным диваном под фасадным эркерным окном.
Его как громом поразило. Поразило свое собственное присутствие в истории, рассказанной Лидией. Он почти абстрактно следил за рассказом, мысленно представляя декабрьские сцены: Хейден в гостиной с безмолвной трясущейся матерью, оба смотрят в огонь в топке камина, сидя в тени мерцающей рождественской елки; Хейден завтракает за одним столом с пятью женщинами, намазывает хлеб маслом, говорит с театральным британским акцентом, который, насколько помнится Майлсу, особенно любил; Хейден обнимает Рейчел Барри за плечи, пока раздаются рождественские подарки, а из стерео звучат рождественские гимны.
Мысленно все это видел, слушая, словно просматривал старую крупнозернистую видеозапись чужой семейной жизни, и вдруг из дверной щелки на него глянул глаз Рейчел Барри.
«Я знаю, кто ты, — сказала она. — Вызову полицию, если не уйдешь».
Оба они, Майлс и Лидия, сидели за стойкой бара молча, неподвижно. Она подняла свой стакан, и, хотя в баре были другие люди, переговаривались и смеялись, хотя играла музыка, он слышал тихий ксилофонный звон кубиков льда о стекло.
— Кажется, я однажды видел вашу сестру, — сказал он. И, видя, как она вдруг загорелась, поспешно разъяснил. — В Роли. Лет пять назад. Должно быть, прямо перед тем, как они…
— Понятно, — сказала она.
Он с грустным сожалением пожал плечами, хорошо зная, как вспыхивают и гаснут искры обнадеживающей информации. Провал за провалом, отчаяние.
— Прошу прощения, — сказал он.
— Нет-нет, — сказала она. — Я не хотела, чтобы вы заметили… разочарование. — Вновь взглянула в стакан, коснулась запотевшего ободка. — Целую вечность не сталкивалась ни с кем, кто ее действительно видел. Поэтому расскажите мне все, что запомнили. Это важно и нужно, даже самые мелкие мелочи. Она с вами вообще говорила?
— Н-ну… — сказал он.
Казалось, глаза Лидии с какой-то интимностью остановились на нем — ждущие, влажные, полные грустной надежды. Что можно сказать? Он разговаривал с несколькими людьми, с аспирантами, с которыми она наверняка тоже общалась; ходил в дом, где жила Рейчел, которая ненадолго выглянула в дверь, но почти ничего не сказала, правда? Только пригрозила вызвать полицию, что, пожалуй, его испугало. Он побаивается представителей власти, предчувствует, что копы обернутся против него — в конце концов, как объяснить такого субъекта, как Хейден, не выставившись сумасшедшим? «Я знаю, кто ты, — сказала Рейчел. — Вызову полицию».
Почему он не проявил настойчивость? Почему не ворвался в дверь, не уселся вместе с бедной девочкой, объяснив ей, кто он и кто такой Хейден?
Можно было помочь ей, думал он. Можно было
Вновь перевел взгляд на свои руки. Даже у близнецов не совпадают отпечатки пальцев и линии на ладонях, и он на мгновение подумал сообщить Лидии об этом факте, сам не зная зачем.
Сначала Лидия попробовала обратиться к властям. Но они не особенно интересовались и не сильно
