палач разматывает проволоку с простыми резиновыми ручками на концах, склоняет набок голову.
— Как тебя зовут? — спросил он, небрежно натягивая проволоку, пока та не задрожала, как гитарная струна.
— Райан.
Мужчина кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Умеешь отвечать на вопросы.
Райан не знал, что на это сказать. Он смотрел через стол, надеясь, что Джей поднимет голову, что Джей на него посмотрит, подаст знак, как-нибудь намекнет, что делать.
Но Джей не посмотрел, и мужчина принялся за Райана.
— Догадываюсь, ты Казимир Черневский? — сказал он.
Райан уставился на столешницу, на мокрые пятна, расплывшиеся в карту — континент, окруженный крошечными островками.
Чувствовал озноб на коже — непроизвольная реакция, которую он связывал с сыростью или холодом, но теперь это настоящий страх, который испытывает обреченный на муки.
— Знаешь, я за тобой тоже присматривал, — сказал незнакомец. — По-моему, ты удивишься, узнав, сколько твоих дерьмовых банковских счетов уже неплатежеспособны.
Райан слышал слова, усваивал, понимал их значение, и они в то же время никак не складывались в настоящие фразы. Тонули в сознании, как рыболовная леска с грузилом, закинутая в пруд, и он всем телом чувствовал расходящуюся от них кругами рябь.
Чего он в данный момент хочет от Джея? Чего хочет сын от отца в подобной ситуации?
Сначала воображает геройские действия. Отец доверительно и ободряюще подмигивает, цыкает языком, внезапно сбрасывает с себя узы, выхватывает пистолет, пристегнутый к лодыжке, пуля влетает в затылок мучителя, тот замирает на полушаге, валится лицом вниз, папа смущенно улыбается, срывает со своих ног ленту, разворачивается, целясь в других погромщиков…
Или отец, полный непоколебимой решимости, выдавливает сквозь стиснутые зубы: «Держись! Вместе справимся! Все будет хорошо!»
Или скорбящий отец — в глазах светятся нежность и жалость, глаза говорят: «Я с тобой. Ты страдаешь, и мне в десять раз больнее. Я отдаю тебе всю свою любовь и силу»…
А тут сидит Джей. Кровь с головы течет по лицу, слезы промыли бороздки в засохшей крови, и, когда их глаза встретились, они едва узнали друг друга.
Впервые за долгое время Райан вспомнил Оуэна. Своего другого отца. Своего бывшего отца, которого он знал всю жизнь, который его вырастил, который считает его мертвым. Возможно, в эту самую минуту Оуэн проснулся в Айове, пошел выпустить собаку, стоит во дворе в пижаме, смотрит, как пес принюхивается и описывает круги, поглядывает на уличные фонари, которые тускнеют с рассветом, наклоняется, подбирая газеты с лужайки.
На мгновение Райан почти перенесся туда. Сидел, как птичка, на старом крупноплодном дубе перед домом, с любовью глядя сверху, как Оуэн разворачивает «Дейли нонпарель» и просматривает заголовки; как Оуэн посвистывает, прищелкивает пальцами, к нему бежит пес, довольный собой; как Оуэн поднимает глаза, словно чуя, что Райан где-то там, над ним, наклоняется, и дуновение проносится над сонной растрепанной головой Оуэна.
— Папа, — сказал Райан. — Пожалуйста, папа.
И увидел, как Джей сморщился. Джей не посмотрел на него, не поднял глаза, лишь содрогнулся, и незнакомец с интересом выпрямился.
— Ох, боже, — сказал он. — Неожиданный поворот.
Райан опустил голову.
— Райан, — сказал мужчина, — это твой отец?
— Нет, — шепнул Райан.
Вновь взглянул на мокрое пятно на столе в виде облака. Континент, снова подумал он. Остров вроде Гренландии, воображаемая страна, и он пробежался глазами по береговой линии, заливам и архипелагам, почти слыша голос из записи для медитации.
«Представьте себе место, — говорил голос. — Сначала обратите внимание на свет. Яркий, естественный или тусклый? Отметьте температуру воздуха. Жарко, тепло, холодно? Отметьте окружающие краски. Позвольте себе просто быть…»
Укрытие, подумал он и на секунду представил палатки, которые сооружал в детстве из кухонных стульев, накрытых большим лоскутным одеялом, темное внутреннее пространство, куда он таскал подушки и мягкие игрушки, свое собственное подземное гнездо, которое в его фантазиях уходило дальше в пуховые сумрачные коридоры из одеял и перьев.
— Я начну с левой руки, — сказал мужчина. — Потом перейду к левой ноге. Потом к правой руке и так далее.
Дотянулся, коснулся веснушчатого предплечья Райана, очень легонько.
— Вот здесь жгут наложим, — пробормотал он. — Будет туго. Но ты не истечешь кровью, когда я отрежу кисть.
Райан почему-то почти совсем отвлекся. Думал об Оуэне. Вспоминал призрачную руку, которая взлетела, схватила его за запястье, когда он сидел в студенческом общежитии. Вспоминал свою пещеру под одеялом.
Мужчина сказал:
— Выше запястья? Или ниже?
И Райан почти не понял вопроса, пока не почувствовал проволоку чуть выше сустава большого пальца. Он дрожал так сильно, что проволока тоже дрожала, пока мужчина ее затягивал.
— Пожалуйста, не надо, — шепнул Райан, но не понял, издал ли хоть звук или нет.
— А теперь, Райан, — сказал мужчина, — посоветуй отцу образумиться.
Джей смотрел на все это остекленевшим от ужаса взглядом, глаза его расширились, когда палач обмотал запястье Райана тонкой проволокой.
— Я Джей, — хрипло крикнул он, крик прозвучал вороньим карканьем с ветки. — Я Джей. Я Джей. Я тот, кого ты ищешь. Меня зовут Джей Козелек. Я тот, кто тебе нужен…
Мужчина лишь громко презрительно хмыкнул.
— Считаешь меня идиотом? — проскрипел он. — Я
Райан абсолютно ничего не понимал, но в любом случае не мог рассуждать должным образом.
Палач уже натягивал проволоку, и Райан завизжал.
Фактически все произошло очень быстро.
Поразительно быстро.
Острая проволока глубоко вошла в плоть, пока не наткнулась на лучезапястный сустав. Остановилась чуть ниже лучевой и локтевой костей, поерзала по краю, пока не нашла мягкий хрящ — мужчина крепче ухватился за ручки, сильно дернул, быстро заработал руками, как пилой, и кисть разом отпала. Начисто.
— Ух, — сказал мужчина.
То самое воспоминание,
призрак дотянулся в воздухе, коснулся запястья и
Он не в полном сознании.
