центральный и южный участки фронта. Теперь, когда многие железнодорожные магистрали были парализованы украинскими и белорусскими партизанами, этот водный путь приобретал исключительно важное значение. И Ковпак загорелся предерзновеннейшей, невероятной идеей — завершить рейд срывом весенней навигации!
НА ПРИПЯТИ
В Аревичах разведка донесла: навигацию на Припяти гитлеровцы откроют 6 апреля. Уже сформирован первый караван судов: пароход «Надежда» и пять барж под прикрытием бронекатера. Ковпак, услышав название парохода, усмехнулся:
— «Надежда», говоришь? А вот мы поглядим, что у фрица останется от этой самой его надежды… Куда идут?
— Из Чернобыля на Мозырь.
— Так! Значит, жди гостей. Этот самый караван — первая ласточка. — И, перейдя на украинский, добавил: — Кажуть, пiд цими Аревичами богато ракiв. Ох, и нагодуемо фашистами ракiв.
Ничего не подозревавшие немцы попали под прицельный огонь 45-миллиметровых орудий и станковых пулеметов партизан. За считанные минуты пароход с явно не оправдавшим себя названием и все баржи были подожжены и потоплены. Уйти удалось только бронекатеру. Успех был очевиден, но Ковпак никому успокоиться не позволил, вновь и вновь повторяя свои слова про «первую ласточку». Так оно и произошло. Назавтра разведчики засекли на реке целую флотилию: два бронированных парохода и четыре бронекатера. Ковпак успел подготовиться и к этой встрече: вниз и вверх по реке выдвинул засады с бронебойными ружьями и пулеметами, в центре расположил штурмовые роты с пушками.
Немцы, безусловно, уже знали о наличии партизан близ Аревичей, потому что еще за несколько километров начали пулеметный обстрел обоих берегов. Партизаны молчали. Только когда флотилия точно попала в уготованные ей клещи, по приказу Ковпака орудия и пулеметы ударили по судам, били в упор, с расстояния всего в несколько десятков метров. Рулевое управление головного парохода было сбито третьим же орудийным выстрелом. Он завихлял и сел на мель, после чего загорелся. Второй пароход пытался было взять его на буксир, но тоже загорелся и поплыл по реке. Течение сносило его к берегу, занятому партизанами. Пароход горел, но команда вела с него сильный ружейно-пулеметный огонь, который мешал ковпаковцам на открытом берегу подкатить пушку.
Наступал вечер, можно было полагать, что с темнотой немцам удастся уйти. Взведенный до предела азартом боя, вылетел на берег — в расположение третьей роты — Павловский. Не заметив находившегося в цепи бойцов Руднева, почем зря стал ругать автоматчиков. Играя желваками на раскрасневшемся лице, к нему подошел Карпенко. Начхоз и комроты, размахивая пистолетами и осыпая друг друга всеми существующими в русском и украинском языках ругательствами, схватились за грудки.
— Трусы! Боягузы! — кричал Павловский.
— Это я трус?! — яросто хрипел Карпенко, загоняя патрон в ствол пистолета.
Руднев за шиворот растащил разошедшихся командиров:
— Убрать оружие! Убрать, говорю! — кричал он. Весь дрожа от обиды, отошел в сторону Карпо.
— А ты, старая калоша, чего тебе надо? Пошел вон! — шепнул Семен Васильевич начхозу.
То, что произошло потом, хорошо описал Вершигора:
«В это время из затоки выплыла лодка. На ней сидели Сердюк — командир отделения пятой роты, и еще один боец.
Павловский подошел к ним и, поговорив с ними, влез в лодку, крикнув в цепь:
— Прикрывайте огнем, сволочи! Я вам покажу, як у Щорса воевали, сопляки… — И над Припятью поплыло густое и виртуозное ругательство.
Лодка, загибая вверх по течению, стала выходить на плес…
— Вот дурной!.. Погибнет же! — сказал Руднев, картавя и чертыхаясь.
Карпенко поднял голову и, опершись подбородком на ладонь, смотрел на реку.
…Когда лодка Сердюка с Павловским, отчалившая гораздо выше цепи третьей роты, почти достигла середины реки, ниже от нашего берега отделилась вторая лодка. Она тоже быстро пошла вперед.
— Кто там еще? Какой дурак выискался? — спросил Руднев.
Карпенко, наблюдавший в бинокль, переводя его, ответил:
— Кажется, брат ваш, Костя…
— Вот дуроломы! Белены объелись, что ли?
— Пулеметы, держать на мушке пароход, не стрелять без моего сигнала, — командовал Карпенко, не отводя бинокля от глаз.
Лодки вышли на открытое место и неслись по течению, хрупкими клещами охватывая пароход.
Две-три винтовочные пули могли пустить лодку на дно. К счастью, немцы не замечали их.
Лодка Павловского первая перевалила через стрежень и, выйдя на уровень корабля, стала спускаться по течению вниз. Пароход стоял носом против течения. Лодка попала в мертвое пространство, и вести по ней огонь можно было только с открытой палубы, которая хорошо простреливалась с нашего берега. Поэтому Павловский и Сердюк беспрепятственно приближались к пароходу. Но по лодке Кости Руднева, заходившей со стороны тупой кормы, немцы уже стали вести огонь…
Павловский успел в это время подплыть к пароходу с носа и взять железную посудину на абордаж. Стрелять из пушки мы больше не могли, опасаясь попасть в своих. Павловский прильнул ухом к обшивке корабля и слушал. Наступила тишина. Затем, карабкаясь по плечам товарищей, на палубу взобрался Сердюк. У него в руках был неизменный ручной пулемет, с которым он не расставался. Из крайнего иллюминатора высунулся немецкий кривой автомат, и, не видя противника, а лишь чувствуя его по шороху в мертвом пространстве, немец тыркнул наугад очередь… Павловский из-за угла схватил рукой автомат и дернул его. Немец выронил автомат, но не удержал его и Павловский. Черная кривулина бултыхнулась в воду. Сердюк в это время обследовал половину палубы до капитанской рубки и по звуку голосов и топоту определил, где в трюме люди. Он стал ходить до палубе, и поливать сквозь палубу пулеметным огнем трюмы парохода.
Если бы не глухое татаканье, можно было подумать, что человек ходит со шваброй и подметает пол, швабра подпрыгивает у него в руках, как отбойный молоток.
Сердюк увлекся и не видел, что делалось на кормовой части палубы, закрытой от него трубой и мостиком. Из кормового трюма поднялась фигура человека. Ползком он стал пробираться к трубе. Карпенко прильнул к биноклю.
— Только станковые пулеметы — огонь! — скомандовал он.
Станкачи… повели огонь. Немец успел все же бросить гранату, но не рассчитал, и она взорвалась в воде позади Павловского. В предвечернем фиолетовом небе, слившемся с темно-синей водой, вспыхнул красным заревом взрыв гранаты. В тот же миг разноцветные трассирующие пули мадьярского станкача прошили немца, замахнувшегося второй гранатой.
— Не стреляйте, сволочи, по своим! — хрипел Павловский со дна лодки, куда его сбросило
