занять все господствующие высоты, на которых можно было бы предполагать наше движение. Это лишало нас маневренности, тем более что целые дни нас сопровождала авиация противника. Лошади недоедали, по каменистой почве не могли ступать ногами. Пришлось применить войлок и ремни, но это мало помогало».
Партизаны вели тяжелые бои за каждую высоту, за каждую тропу. Все выше и выше подымаясь в горы, они прорывали одно кольцо вражеских войск и оказывались в новом.
В те дни ковпаковский минер и поэт Платон Воронько написал новую партизанскую песню, лучше многих подробных описаний рассказывающую о том, что довелось пережить участникам Карпатского рейда, уже тогда ставшего легендарным:
ПОЛОНИНЫ ВИДЕЛИ И СЛЫШАЛИ
Обложив соединение Ковпака со всех сторон, группепфюрер Крюгер не стал сразу предпринимать сколь-либо активных наступательных действий. Он знал, что в случае успеха лавры все равно достанутся не ему, а рейхс-фюреру СС Гиммлеру, в случае же неудачи отвечать будет за нее он, Крюгер, а потому не спешил. На его стороне был фактор времени. Он ждал, когда партизаны израсходуют свои боеприпасы и продовольствие, чтобы взять их потом «голыми руками». Со своей точки зрения Крюгер действовал правильно, он не учел лишь одного: Ковпак и его партизаны были не из тех, кого можно «взять голыми руками». Потому-то его профессионально грамотный план в конечном счете и провалился. Но об этом позже. Пока что Ковпаку и его штабу действительно приходилось изрядно ломать головы над проблемой: как вырваться из сжимающегося с каждым днем кольца вражеских частей.
Осунувшийся, усталый до предела Дед почти не спал эти дни. То и дело он вспоминал мудрую присказку Алексея Ильича Коренева: «До того, як зайти в церкву божу, подумай, як з неї вийти…»
Старик все понимал, как знающий врач понимает состояние больного. Оно крайне тяжелое, почти смертельное. Почти! Но именно в этом «почти» Ковпак и видел спасение. Они с Рудневым должны были превратить единственный остававшийся им шанс на успех в самый успех. Во что бы то ни стало! Иначе соединение погибнет в мышеловке. Еще раз — в который по счету! — они должны обмануть противника и спасти людей для дальнейшей борьбы. Было ли окружение в горах следствием каких-либо ошибок или просчетов? Нет! Даже не зная тогда ничего о личном приказе Гитлера, Ковпак хорошо понимал, что немцы не простят ему уничтожения нефтепромыслов, а потому «выйти из божьей церкви» на этот раз будет труднее, чем когда-либо раньше. Но он выйдет из нее, непременно выйдет!
…Старик сидит на камне и пристально всматривается в стоящего перед ним гуцула, приведенного разведчиками. Тот почему-то виновато переминается с ноги на ногу, вертит в руках заношенную крысаню — шляпу с рябеньким перышком удода.
— Ты, брат, чего сюда забрел? — голос у Деда обычный, ровный, разве что чуть усталый, с хрипотцой.
— Послали… — чуть слышно отвечает задержанный.
— Вот как… И кто же?
— Герман…
— Зачем?
— Велено мне передать партизанам, германы вас иначе как бандитами не называют, что, мол, крышка вам, деваться некуда. Так что, дескать, сдавайтесь, а то всех перебьют до единого. И еще — Ковпака с Рудневым, обоих передать герману живыми. Все…
Ни Дед, ни гуцул не расслышали шагов неизвестно откуда взявшегося Платона Воронько, этот подрывник и поэт умел ходить, как сова летает, — беззвучно. Воронько захватил последние слова гуцула, широкое добродушное лицо его исказилось гневом:
— Виноват, товарищ генерал, что вмешиваюсь, знаю, что не положено, но все же позвольте сказать пару слов этому! — он кивнул в сторону задержанного и, не дожидаясь Дедова согласия, выкрикнул:
— Значит, говоришь, нас к стенке, а Ковпака с Рудневым живыми немцу? Так? Ну а этого ты еще не видел? — И Воронько яростно ткнул под нос шарахнувшегося обладателя крысани огромную фигу.
— Видал ты такое, а? Так вот, погляди сам хорошенько и тем передай, кто тебя послал. Понял?
Так совпало, что в этот самый момент подошли комиссар, Панин, Базыма, Бакрадзе, Матющенко, у каждого у них было к Деду свое дело, но теперь все они, словно сговорившись и соревнуясь, совали под нос совсем опешившему гуцулу недвусмысленные комбинации из трех пальцев, приговаривая:
— И от меня!.. И от меня!.. И от меня!
Глядя на эту и смешную, и серьезную, и курьезную, и грозную сцену, Ковпак неудержимо расхохотался — впервые за много дней. Он уже давно сообразил, что перед ним никакой не лазутчик, не наемный агент гестапо, а обыкновенный трудовой крестьянин, схваченный карателями и до смерти запуганный. Что с таким прикажете делать? Не враг же он, свой, разве что страх ум отшиб на время. И Ковпак, разумеется, поступил с учетом всего:
— Понял, что к чему? — спросил он гуцула.
— А чего ж. Не дурной же вовсе, понять нетрудно, — ответил тот, несколько приходя в себя от испытанного потрясения.
— А раз так, будь человеком. Отпустим тебя по-хорошему, видим, что злого умысла у тебя против нас нет, просто немец страху нагнал. Оробел ты и пошел к нам с немецкой гадостью. Верно?
— Все как есть, господин…
— Ну-ну, давай без этого! Какой я тебе, к черту, господин, — нахмурился Дед. — Ты эти холопские штучки брось. Ты мне не слуга, а я тебе не пан. Мы с тобой единой крови люди — советской. Понял?
— Ваша правда, товарищ… — несмело отозвался крестьянин.
— И ты эту правду запомни накрепко, она самая главная. А теперь слушай… К немцам вернись. Мол, не повезло мне, не угодил я к партизанам. Ни с чем обратно двинулся. Вот и все. И ни словечка им, гадам, больше. Понял?
— Спасибо, уразумел!
— Давай тогда поживее вниз отправляйся.
