Я мысленно вернулся на день раньше. Я рано отправил свою секретаршу домой.
– Возможно, я забыл запереть дверь» – рискнул предположить я. – Слушайте, я это не придумываю. Я знаю, что произошло. – Миллз и медсестра молча уставились на меня. – Черт побери, кто-то сбросил стул с той лестницы!
– Слушайте, Пикенс. Вы сейчас не на верхней позиции в моем списке приоритетных дел. Вчера я потратила целый час, пытаясь разыскать вас, и не собираюсь больше впустую тратить время, потому что вы решили действовать один. Я понятно объяснила?
Не знаю, что больше приводило меня в бешенство: то, что Миллз отказывалась верить моим словам, или то, что у моей жены не хватило благопристойности приехать в больницу. Моя голова раскалывалась, а тело, очевидно, походило на тело Тайсона, проигравшего бой, и я почувствовал приступ рвоты.
– Прекрасно. Все.
Миллз смотрела на меня, как будто ожидала борьбы и была разочарована. Медсестра сказала, что мне нужно подписать кое-какие бумаги, и пошла за ними. Миллз уставилась на меня, а я глядел в потолок, решив держать рот на замке. События этого дня могли развиваться в двух направлениях. Могло стать лучше или хуже. После достаточно продолжительного притворного изучения белой акустической плитки Миллз наконец заговорила:
– Нам все-таки придется поговорить о той ночи, когда исчез Эзра. – Ее тон смягчился, как будто с ней что-то произошло и информация, которой я владел, могла оказаться
Тогда уже я посмотрел на нее.
– Вы не знаете главного, – не удержался я и тут же пожалел о сказанном. В моем голосе появилась злоба, и я заметил удивление в глазах детектива.
– Послушайте. Мне необходимо принять душ. Я должен поговорить с женой. Мы не могли бы перенести наш разговор на завтра?
Она попыталась возражать, но я остановил ее.
– В вашем офисе. В три часа. Я приеду.
– Надеюсь, я не пожалею об этом, – сказала она.
– Я буду на месте. В три часа.
После ухода Миллз все еще держался запах зрелого персика. Назначил бы я ей встречу при других обстоятельствах? Возможно. Ночь, о которой шла речь, действительна была ужасной, и я никогда не заговорил бы о ней. Никогда. Бывают тайны, которых вы не открываете, и такая тайна существовала у нас на двоих с сестрой. Это был последний подарок от Эзры – ложь, обернутая в обвинение и умерщвленная бесчестием. Из-за этой лжи я потерял сон и, возможно, душу тоже. Как Джин называла ее?
Я снял простыню. Кто-то надел на меня смирительную рубашку. Великолепно.
Медсестра позволила мне полежать свободно в течение почти часа. Когда она наконец появилась с моими документами, на мне все еще не было никакой одежды, и она оставила меня еще на двадцать минут, пока собирала мои вещи. День ухудшался, и ощущение грязной одежды на теле все только усугубляло.
Прихрамывая, я вышел из отделения скорой помощи наружу, день был унылым из-за низко несущихся облаков. Раздражающе влажная жара бросала в пот. Я стал искать ключи от машины, но вспомнил, что у меня нет автомобиля, так что пришлось идти домой пешком. Дома я хлопнул дверью, как будто ее закрыло сквозняком.
– Я пришел! – крикнул я.
Дом оказался пуст, как я и предполагал. Автомобиля Барбары не было на месте. Лампочка пришедшего сообщения подмигивала мне своим красным глазом, и на кухонной стойке я увидел записку – бежевый прямоугольник дорогой бумаги с плотным почерком Барбары и ручка, положенная на него по идеальной диагонали. Я бегло прочел, не испытывая никакого интереса.
«Дорогой Ворк», – так начиналась записка, что меня удивило. Я ожидал кое-что иное.
«Я пошла за покупками в Шарлотт. Решай сам, как тебе использовать это время. Мне жаль, что вчерашний вечер стал таким тяжелым для тебя. Возможно, мне следовало быть более терпимой. Согласна… нам необходимо поговорить. Как насчет ужина сегодня вечером? Только мы вдвоем. Барбара».
Я оставил записку на том месте, где она лежала, и пошел принимать душ. Кровать была застелена, что напомнило мне об отсутствии чистого костюма на понедельник. Я глянул на часы – химчистки закроются через двадцать минут. Я бросил грязную одежду в кладовку и принял душ.
Потом я оделся и отправился в офис. Войдя внутрь, я положил в карман свои ключи и огляделся. Относительно некоторых вещей Миллз была права. Все выглядело нормально. Но кто-то чуть не убил меня, и мне хотелось узнать причину. Если ответ был здесь, я предполагал найти его.
Офис Эзры размещался вдоль всего здания. Стены из кирпича держали тепло, на полу лежал персидский ковер за двадцать тысяч долларов. Прожекторы, кожаная мебель и лампы с шелковыми абажурами. У Эзры отсутствовал вкус, и он вынужден был оплачивать чужой. Я попытался вспомнить имя женщины-декоратора, но тщетно.
Она любила картины, написанные маслом, и низко декольтированные топы. Однажды я увидел ее обнаженную грудь, когда она наклонилась, чтобы расстелить образцы ткани. Эзра поймал мой взгляд и подмигнул. У меня поползли мурашки по коже, хотя он обращался ко мне как к равному в первый и последний раз. Как же дерьмово это было?!
Картины Эзры говорили о деньгах. Глядя на них, вам чудились звуки горна и запахи собак. У людей на этих картинах были свои егеря, оруженосцы и загонщики. Они охотились в прекрасной одежде и возвращались потом к столам, сервированным серебряной посудой. Они охотились на оленей-самцов, а не на олених, которые были пугливее перепелок. Их дома имели свои имена.
Это был тот зверь, который сел моему отцу на спину. Старые «денежные мешки» унизили его, и это возмутило его. Независимо от того, сколь хорош он был сам, успешен или богат, в нем никогда не было высокомерия. Его погонщиком была бедность. Она толкала его вперед, но он никогда не понимал, насколько сильным это его делало. Стоя на его дорогом ковре, я жалел теперь о том, что не успел сказать ему об этом. Я думал о фотографии его семьи, которую он хранил дома. Эзра часто смотрел на эти утомленные лица и кивал так, будто вел с этими людьми беседу. Он прилагал все усилия, чтобы сбежать из их мира, а не чтобы обеспечить нас, и это больно ранило меня. Те люди на фотографии были бездыханными, слишком холодными и слабыми, чтобы представлять такую важность.
«Бой с тенью прошлого», – так однажды назвала это Джин, ошеломив меня своим восприятием.
Я направился к массивному столу и исследовал стул. На его коже оставались следы, как будто его волокли, но они могли быть старыми. Я скатил стул с ковра и послушал скрип колес на деревянном настиле. Это был тот же звук, который я слышал ночью. Я оставил стул и проверил стены лестничной клетки. Они были в некоторых местах потерты, но это могло быть следствием чего-нибудь другого. Вернувшись за стол, я провел рукой по кожаной обивке и удовлетворенно кивнул – ничего мне не привиделось.
Предыдущей ночью этот стул влетел мне в грудь. Миллз может поцеловать мою задницу.
Я огляделся вокруг. Кто-то пришел сюда преднамеренно.
Сидя на стуле Эзры, теперь моем, я положил ноги на. стол. Я искал знак. Что было столь важным?
После исчезновения Эзры большинство наших клиентов обращались с ходатайством. Эзра вел их судебные дела. Он пожимал им руки. Он оказывал на них давление, и у них никогда не возникало мысли, что большую часть основной работы делал я. «Только бизнес, – говорили они, перед тем как забрать свои файлы и передать их в первую попавшуюся другую крупную городскую фирму. Смерть Эзры сделала многих адвокатов Шарлотт богатыми. Тот факт, что кто-то не выполнил работу, мог убить его. Он ненавидел адвокатов Шарлотт.
И я был оставлен в назначенном судом списке, в самом нижнем ряду.
Так что я сомневался, чтобы кто-нибудь был готов предоставить нам его файлы. Честно говоря, меня не заботило, сможет ли Миллз их получить. Ничего там не было. Гораздо раньше я прочесал их вдоль и поперек, пытаясь найти хоть какие-то крохи. Я просто не хотел облегчать им жизнь.
Тогда я вспомнил, зачем приехал в предыдущую ночь. Я обыскал стол Эзры, его картотеку и даже столы возле длинной кожаной кушетки у стены. Ничего. Никакого пистолета. Я открыл потайной ящичек под
