В укреплении на холме Клаус обнаружил двадцать пять убитых немецких солдат без оружия и одежды. Один партизан-весельчак взял на себя труд заменить портрет Гитлера портретом Сталина. Предусмотрительный Эрнст Райхель снял его и сунул тайком в сумку: портрет может пригодиться.
Следы отступавшего отряда не обнаруживались в пределах двух-трех километров. Но Хайнц не обманывался: Ковалев должен был совершить этот обход, который позволял к тому же прикрыть большую часть партизан от нападения с северо-востока.
Не увидев Красный Рог, егеря без труда представили в своем воображении трупы немецких солдат, лежавших на разоренных и окровавленных улицах города. Они быстро двигались в душевном напряжении, как сбившаяся стая. Увидев хутор, они сделали короткую остановку, и, не обнаружив ничего подозрительного, пошли дальше, разбившись на небольшие группы. Хуторяне, заметив егерей, приняли их за вторую группу партизан и приветствовали их с большим энтузиазмом. Они не замечали своего промаха до того, как все егеря оказались среди них. Установилось невыносимое молчание, пока Хайнц не прервал его грубым голосом:
— Просто великолепно! Даю вам пять минут, чтобы определить направление, в котором ушли партизаны.
Хуторяне стали охать и шептаться.
Возможно, жители Красного Рога в такой обстановке и молчали бы. Но здесь, в этом небольшом затерянном хуторе, в пользу немцев действовал на короткое время закон джунглей. Староста поспешил указать требуемое направление и не посмел солгать относительно численности сил Ковалева.
Яростная охота возобновилась. Люди шли вперед с лицами перекошенными от напряжения, забыв о шуме, который производили. Перед одним крутым и лесистым холмом они не дали себе труда искать более легкую дорогу. Ругаясь, когда спотыкались о камни или когда ломались ногти, они выиграли несколько драгоценных минут у партизан.
За вершиной холма расстилалось широкое, под паром, поле, которое пересекала небольшая речка, вероятно приток Десны. Партизан следовало нагнать как раз перед речкой.
Теперь коммандос усилили внимание, строго соблюдали дистанцию друг от друга, держали оружие наготове. Что касается Ковалева, то он быстро продвигался к месту сбора, немного досадуя на отставание от графика движения. Но так же как и его партизаны, он не мог избежать соблазна рассказывать о разгроме немцев во всех деревнях, которые они проходили.
По обыкновению, егеря разделились на три группы: первая, увидев партизан, открыла огонь.
Речка находилась примерно в восьмистах метрах, когда немцы атаковали арьергард Ковалева.
Услышав первые очереди, Ковалев понял, что дело плохо. Мгновенно он нашел правильное решение: пожертвовать арьергардом и отступить к реке, избавившись по необходимости от всего того, что обременяло, и как можно скорее.
Яковлев повторял ему много раз, что отход не трусость, когда отряд не готов к бою.
Он сражался не на фронте, но участвовал в необычной войне, где дела и люди становятся важнее боя, может быть, героического, но бесполезного. После ночной нервотрепки партизаны ощущали усталость и отупение. Решение Ковалева избавляло их от страха. Это был бросок к реке.
У партизан арьергарда не было времени на раздумья: они стреляли столько, сколько могли, но без особого результата и были быстро окружены.
Другие егеря устремились к реке, спотыкаясь во время бега о брошенные вещи, стреляя по теням. В ходе преследования были убиты четверо партизан. Однако Ковалев, хотя и раненый, добрался с остальными товарищами до реки и бросился в ледяную воду. Из десяти окруженных партизан шестеро застрелились, четверых других допросил Густав Хальгер.
Они стояли с руками за головой, отвечая односложно. Один немец бил их по почкам прикладом. За ним последовали товарищи, но им помешал Хайнц.
Хальгер различал имена Мясенко, Яковлева, Ковалева. Но по общему согласию пленные значительно преувеличивали численность партизан.
Гюнтер с невозмутимым выражением лица наблюдал сцену и ожидал неизбежной развязки. Он внимательно изучал лица четверых русских. Кто из них не выдержит? Хайнц задавал себе тот же вопрос и остановил взгляд на худеньком парне, чья белизна кожи контрастировала с бронзовыми загорелыми лицами других партизан. Этот, конечно, долго не продержится, как остальные партизаны.
Унтер Байер подошел к одному из пленных, поставил его на колени и выстрелил в голову. Через мгновение Манфреду хотелось завыть. Одним толчком Байер вывел вперед другого партизана и снова выстрелил. В этот момент паренек с белой кожей закричал. Его последний товарищ хотел заставить его замолчать, но Хайнц тут же его пристрелил.
Допрос был очень краток. Трясущийся, запинающийся партизан с очень белой кожей обещал указать немцам дорогу к лагерю. Хальгер говорил с ним спокойно, ободряюще. Конечно, этот тип побережет свою жизнь и послужит им проводником. Но спец-группа не может атаковать в одиночку отряд партизан, сколь бы это ни было важно. Она дает только некоторые рекомендации, чтобы облегчить последующие боевые операции. Не понимая, что теряет последний шанс выжить, партизан указал Хальгеру нужные ориентиры.
Хайнц предложил парню сигарету, и, когда тот с наслаждением выпустил первый клубок дыма, Байер выстрелил ему в голову.
Теперь надо было срочно связаться с Хансом Фертером в Ревнах. Проведение сеанса радиосвязи заняло немало времени, и егеря воспользовались этим, чтобы перекусить.
Хайнц, Манфред и унтер Байер нанесли на свои карты с помощью Хальгера ориентиры, выданные партизаном перед смертью. Лагерь находился на расстоянии более чем сорока километров, посреди лесов в районе селения Любки.
Клаус объяснил Фертеру текущую обстановку и предложил двигаться к лагерю партизан по выявленным подходам. Но Фертер попросил его пройти сначала к Десне, где воздушная разведка обнаружила подозрительные перемещения. Только после этой рекогносцировки коммандос вернутся в лесной массив близ Любки, и за этим районом немецкие самолеты отныне будут постоянно наблюдать. Сам того не желая, Фертер помог егерям сохранить свои жизни.
Как только Ковалев встретился с Яковлевым и Мясенко и рассказал им о нападении немцев, командир заставил совершить обратный путь свой собственный отряд. Однако когда партизаны прибыли на равнину, то не обнаружили никого, кроме трупов товарищей.
Полагая, что немцы были не чем иным, как авангардом подкреплений, направленных в Красный Рог, разочарованные и обозленные партизаны вернулись ускоренным маршем в свой лагерь.
Как раз во время повторного возвращения к Десне коммандос, которых крестьяне приняли за группу партизан, решили играть до конца. Новости о разгроме Красного Рога уже достигли деревни, и егерям не составило никакого труда добыть лошадей. Клаус получил, таким образом, доказательство, что егеря могли бы передвигаться в дневное время в трудных условиях. Но им мешала одна проблема. Теперь надо было опасаться немецких самолетов! И он повернул в лес.
С наступлением ночи коммандос в первый раз встали лагерем на берегу Десны. Ночь была ясной, река серебристой и спокойной, и люди получили возможность немного отдохнуть.
Гюнтер, Клаус, Манфред и Хайнц укрылись в палатке, чтобы покурить в безмятежной обстановке. Разговор начал врач.
— Почему ты не пощадил несчастного парня? — спросил Гюнтер, повернувшись к Хайнцу.
— Пощадить?.. С чего бы это. Он предал своих и предаст точно так же и нас. Его жизнь не стоила ломаного гроша. Следовательно, можно допустить, что я выступил в роли судьи партизан, — добавил Хайнц. — Кроме того, вы искренне полагаете, что мы можем позволить себе жалость? Вы подумали о том, что один тяжелораненый солдат, которого пытаются спасти — просто из жалости, — может погубить весь отряд, потому что этот отряд станет менее подвижным и быстрым, следовательно, более уязвимым, что бессилие одного может погубить всех?
— Неужели мы обречены быть зверями?
— Мы живем почти как животные… Партизаны тоже… На этой войне не вставляют цветы в дула винтовок, против лесного пожара используют пожар.
— И как далеко мы зайдем в этом идиотском состязании?
