В полной тишине коммандос покинули укрепленные дома, чтобы занять новые позиции.
Яковлева мучили сомнения. Эта история, казалось, не сулила ему ничего хорошего. Все выглядело слишком просто и заманчиво. И в данных обстоятельствах он полагал, что обоз с боеприпасами стоил дороже горстки убитых фашистов. Его первым побуждением было отойти к Почепу. В состоянии сомнений он попытался поделиться своими опасениями с Терентьевым, Ковалевым и Гайкиным.
Яков выбрал нейтральный тон.
— Немцы расположились в деревне Миликонец и закрепились в нескольких домах. Их легко атаковать, но я считаю, что это засада, и предлагаю оставить там наблюдателей на полсуток.
— Почему засада? — поинтересовался Ковалев.
— Эти парни, что прошли ночью по нашему лесу, слишком спокойны.
— Ба! Одной ночи с них достаточно, они хотят погреться. Мы зажарим их, как свиней.
— Яковлев, что с тобой происходит? Пушечное мясо в пределах досягаемости наших ружей, и у тебя нет аппетита?
— Впервые фашисты заставили нас бежать, и это для меня плохой сюрприз, — добавил Ковалев. Он собрался идти.
Терентьев тоже склонялся к тому, чтобы атаковать, но сомнения Яковлева несколько ослабили его решимость, и он сделал половинчатое предложение:
— Возможно, в том, что сказал Яковлев, есть зерно истины. Пусть атакует Ковалев. Мы с Яковлевым будем прикрывать его фланги. Если дело примет дурной оборот, мы сможем обеспечить открытый проход и выход партизан из боя малыми группами, пока не отойдет на исходные позиции последний человек отряда Ковалева.
— Этим последним человеком буду я, — проворчал Ковалев.
Партизаны очень обрадовались: они соскучились по настоящему бою. В конце концов, утомительно взрывать одни поезда, грузовики и танки! Каждый партизан заботливо проверил свое оружие и боеприпасы, и отряд медленно потянулся к деревне Миликонец.
Клаус проверил время по своим светящимся часам: двадцать три часа. Он понимал, что если ошибется в расчетах, то коммандос рискуют оказаться в лазарете с тяжелым бронхитом. К счастью, не было ветра и снега, это немного грело.
Атака началась с левого фланга. Очереди трассирующих пуль, отметил Клаус, были направлены точно в сторону укрепленных изб. Русский пулеметчик представлял собой главную опасность и, должно быть, знал местность чертовски хорошо. И в это время в черное небо взвились пять осветительных ракет. Яковлев тотчас понял, что не ошибся: это была хорошо организованная ловушка.
Прагматичный Хайнц решил, что осветительных ракет недостаточно. Он дал несколько очередей зажигательными пулями по пяти избам, соломенные крыши которых мгновенно воспламенились. Стало очень светло. Без промедления русские пулеметчики продолжили стрельбу короткими очередями, которые стали легко различимы.
Взводы коммандос начали медленное движение в сторону русских, прежде чем открыть огонь. Однако Яковлев и Терентьев не позволили им приблизиться и начали стрельбу первыми.
Немцы, вначале удивленные этими двумя фланговыми обстрелами, быстро отошли. Разделившись на группы по три человека, они снова повели наступление на советских партизан, прикрывая друг друга.
Ковалев, ругаясь, снял с позиций пулеметчиков и остался последним. Тяжело дыша, как бык, он сделал пять больших прыжков, стреляя с колена длинными очередями.
Каждый стрелял, в общем, наугад. К теням от горевших изб добавлялись тени от кустов.
Со своей стороны, Хайнц быстро разгадал маневр партизан и попытался отрезать их от дороги. Но он напоролся на отряд Яковлева. Партизаны, вне себя от ярости, поднялись цепью и пошли напролом с криками «ура» на немцев. Хайнц приказал пятерым солдатам немедленно отступить, чтобы иметь немного свободного пространства, и вынул свой кинжал. Перед ним возникла бледная тень с ручным пулеметом. Хайнц толчком ноги остановил нападавшего русского и резким движением всадил в него нож.
Если бы позади не было парней, готовых атаковать, думал Хайнц, им была бы хана. Братья Ленгсфельд зажгли перед собой маленький бенгальский огонь. Он позволил ручным пулеметам работать с большей эффективностью.
Большой Мартин бился каской. Рейнхардт размахивал ручным пулеметом, как дубиной.
Затем один голос выкрикнул русское имя, и партизаны, как по волшебству, вышли из боя. Митя, связник, который участвовал в первом бою, в момент отхода партизан оглянулся и дал очередь. Один немец был убит.
Когда рассвело, егеря вернулись в деревню: их потери составили одного убитого и троих раненых. Обнаружили семь трупов партизан.
Хайнц и Клаус сочли, что упустили еще один шанс. Отряд партизан скрылся без больших потерь.
В деревне все еще дымили подожженные избы, а женщины, которые вышли узнать, кто победил в бою, робко смотрели на вернувшихся немцев. Клаус снова приказал им приготовить горячую воду и лепешки. А так как партизаны в деревню не вернулись, немцы претендовали также на яичницу.
Война… На войне всегда лучше соглашаться с сильным. Манфред не спеша направился в дом старой Усыгиной и попросил у Жени горячей воды, чтобы помыться и побриться. Старуха продолжала ругаться.
Клаус и Гюнтер с беспокойством и сочувствием наблюдали за переноской раненых. Если мертвеца можно похоронить где угодно, то что делать с солдатами, утратившими способность передвигаться и сражаться? Раз их нельзя доверить гражданским лицам, кроме исключительных случаев, значит, надо сразу прикончить. Они встретили Хайнца, как всегда улыбавшегося, и направились в лазарет.
Когда старая Усыгина увидела, что в ее дом входят три фашиста, ее гневу не было предела. Она докричалась до того, что Клаус на своем ломаном русском назвал ее беззубой свиньей и сказал, чтобы лучше она приготовила ему поесть. Старуха оторопела.
— А, голубок! Раз ты говоришь по-русски, значит, понимаешь и бранные слова. Иди сюда, я научу тебя новым ругательствам.
— Хорошо, бабушка, но сначала позволь нам заняться делом. — Клаус повернулся к своим спутникам: — Что делать с ранеными?
— С ними можно подождать или нет?
— Гюнтер сказал, что может позаботиться о них на месте, если мы не двинемся дальше.
— Здесь хорошо. Крестьянам придется немного позаботиться о нас, раз уж партизаны не всех нас прикончили. Предлагаю остаться здесь на несколько дней. Разведку будет проводить каждый взвод по очереди.
— Хорошо, я предупрежу Ревны по радио.
— А как быть с убитым?
Хайнц пожал плечами.
— Добро бы одни раненые. Но убитые… похоронят их здесь или там, это на самом деле уже не имеет значения. Взвод возьмет себе его жетон (идентификационные жетоны, обычно из цинкового сплава (с 1935 по 1941-й алюминиевые), с информацией на двух половинках, разделенных разрезами, позволявшими легко разломить жетон. В случае гибели военнослужащего одна половинка жетона отламывалась, другая оставлялась на трупе. —
На слова Клауса откликнулась Женя. Немного охрипшим голосом она предложила собрать у крестьян транспортные средства. Манфред вышел с ней под насмешливым взглядом Хайнца.
— Если мы останемся здесь, ни в коем случае нельзя размещать парней малыми группами по домам. Два месяца назад в таких же условиях под Бобруйском уничтожили полроты. Ближе к полуночи партизаны окружили деревню и перестреляли наших всех разом. Ребят ухлопали, как кроликов.
Хайнц кивнул. Конечно, Клаус был хорошим солдатом, приверженцем традиций. Он мыслил в основном по уставу. Может быть, ему не хватало воображения. Но не было ни куража, ни дерзости.
Между тем Женя в сопровождении Манфреда обошла ряд домов, чтобы собрать лошадей и сани, которые Манфред с вежливым интересом проверял. В одной избе он остановился, чтобы поклониться
