Но эти фотографии выглядят иначе. Свет от вспышки отбрасывается назад к объективу ослепительными отражениями. Как будто это фотография тысячи маленьких взрывов. Это снято в ледяной пещере.
Все те ледяные пещеры, которые я видела, существовали очень недолго, пока не закрывался разлом глетчера или трещина, или пока они не наполнялись подземными талыми водами. Эта пещера не похожа на те, что я видела раньше. Повсюду с потолка свисают длинные, сверкающие сталактиты - колоссальная система сосулек, которая должна была образовываться долгое время.
В центре пещеры находится нечто похожее на озеро. В озере что-то лежит. Это может быть что угодно. По фотографии даже нельзя предположить что.
То, что можно вообще составить себе представление о размерах пещеры, объясняется тем, что на переднем плане сидит человек. Он сидит на одном из тех холмиков, которые создали на дне пещеры капающая вода и холод. Он торжествующе смеется фотографу. На этой фотографии он одет в пуховые штаны. Но все еще в камиках. Это отец Исайи.
Когда я хочу поднять пачку, на столе остается последний листок, потому что он тоньше фотографий. Это листок писчей бумаги с набросками письма. Всего лишь несколько строчек, написанных карандашом и перечеркнутых в нескольких местах. Потом листок положили в самый низ. Как будто писали дневник. Или завещание. А потом постеснялись. Решили: нельзя, чтобы это лежало на виду, доверяя всем свои тайны. Но все же хотелось, чтобы листок был поблизости. Может быть, потому что надо будет работать с ним дальше.
Я читаю его. Потом складываю и кладу в карман.
В горле у меня пересохло. Руки дрожат. Что мне необходимо сейчас - так это без всяких проблем уйти со сцены.
Здесь темно. Плитки под ногами говорят о том, что это ванная. Включается кнопка в коридоре, и загорается свет. Я отступаю назад, за занавеску в душевую кабину. Дверь открывается. Звуков нет. но пара рук мелькает в длинной щели, которую не закрывает занавеска. Это руки Тёрка.
Его лицо показывается в зеркале. Оно такое сонное, что он даже себя самого не видит. Он наклоняет голову, открывает кран и пьет. Потом выпрямляется, поворачивается и уходит. Движения его механические, словно у лунатика.
В ту секунду, когда дверь его каюты закрывается, я вылетаю в коридор. Через мгновение он обнаружит, что бумаг на месте нет. Я хочу выбраться с этого этажа, пока не начались поиски.
Свет гаснет. Скрипит его кровать. Он вернулся к своему сну в голубом лунном свете.
Такая возможность, такая блестящая удача дается лишь раз в жизни. Я готова танцевать по пути к выходу.
В темноте коридора впереди меня раздается низкий и властный голос женщины. Развернувшись, я направляюсь назад. Передо мной раздается смех мужчины, проходящего мимо полоски света, которая падает из открытой двери салона. Он голый. У него эрекция. Они меня не заметили. Я оказалась между ними.
Сделав шаг назад, я оказываюсь в ванной, опять в нише. Загорается свет. Они входят в дверь. Он подходит к раковине. Ждет, пока эрекция пройдет. Потом он встает на цыпочки и мочится в раковину. Это Сайденфаден. Автор того отчета о транспортировке по морскому льду предметов, имеющих большую массу, отчета, который я только что листала. Отчета, в котором он ссылается на одну статью, автором которой являюсь я. И теперь мы находимся так близко друг от друга. Мы живем в мире, в котором все тесно взаимосвязано.
Женщина стоит за его спиной. Лицо ее сосредоточено. На мгновение мне кажется, что она увидела меня в зеркале. Потом она поднимает руки над головой. В руках у нее ремень с пряжкой. Ударяет она так точно, что только пряжка бьет по телу, оставляя длинную, белую полосу на одной его ягодице. Полоса сначала белая, потом ярко красная. Он хватается за раковину, выгибает спину, выставляя назад нижнюю часть тела. Она снова бьет, пряжка ударяет по другой ягодице. Я вспоминаю Ромео и Джульетту. Европа богата традициями нежных свиданий. Потом свет гаснет. Дверь закрывается. Они ушли.
Я выхожу в коридор. Мои колени дрожат. Я не знаю, что мне делать с бумагами. Делаю два шага в сторону каюты Тёрка. Отказываюсь от этого.
делаю шаг назад. Принимаю решение оставить их в салоне. Другого выхода нет. Я чувствую себя запертой на сортировочной станции.
Передо мной в темноте открывается дверь. На сей раз совершенно неожиданно, свет не зажигается, и только благодаря тому, что я уже знаю помещение, я успеваю шагнуть в ванную и встать в душевую кабину.
На этот раз свет не загорается. Но дверь открывают, а потом запирают. У меня наготове отвертка. Это они пришли за мной. Бумаги я держу за спиной. Их я отброшу, когда нанесу удар. Снизу вверх, в сторону брюшной полости. А потом я побегу.
Занавеска отодвигается. Я готовлюсь оторваться от стены.
Включают воду. Холодную воду. Потом горячую. Потом регулируют температуру. Душ был направлен на стену. В первые же три секунды я промокла до нитки.
Душ поворачивают от стены. Он встает под струю. Я нахожусь в десяти сантиметрах от него. Кроме журчания воды, нет никаких других звуков. И нет света. Но чтобы узнать механика на этом расстоянии, мне он и не нужен, В “Белом Сечении” он никогда не зажигал свет, поднимаясь по лестнице. Он до самого последнего момента не нажимал на кнопку выключателя в подвале. Он любит покой и одиночество в темноте.
Его рука легко касается меня, когда он ищет подставку для мыла. Он находит ее, отходит немного в сторону, намыливается, кладет мыло на место, массирует кожу. Снова тянется за мылом. Пальцы его задевают мою руку и исчезают. Потом медленно возвращаются. Ощупывают руку.
Как минимум должно было раздаться восклицание. Вполне уместен был бы крик. Он не издает ни звука. Его пальцы нащупывают отвертку, осторожно вынимают ее из моей руки, проводят по руке до локтя.
Вода выключается. Занавеска отодвигается, он выходит из кабины. Через мгновение загорается свет.
Он обернул вокруг бедер большое оранжевое полотенце. Лицо его непроницаемо. Все было сделано спокойно, без суеты, тихо.
Он видит меня. И узнает.
Его самообладание нарушено. Он не двигается и едва ли меняется в лице. Но он парализован.
Теперь мне ясно - он не знал, что я нахожусь на судне.
Он смотрит на мои мокрые волосы, прилипшее к ногам платье, промокшие бумаги, которые я теперь держу перед собой. Хлюпающие резиновые тапочки, отвертку, которую он держит в руках. Он ничего не понимает.
Потом он протягивает мне полотенце. Неловким и смущенным движением. Не думая, что он тем самым открывает свое тело. Взяв полотенце, я протягиваю ему бумаги. Он держит их внизу перед собой, пока я вытираю волосы, не сводя с меня глаз.
Мы сидим на кровати в его каюте. Вплотную друг к другу, но между нами пропасть. Мы шепчемся, хотя этого и не требуется.
- Ты понимаешь, что происходит? - спрашиваю я.
- В ос-с-новном.
- Ты можешь мне объяснить? Он качает головой.
Мы пришли примерно к тому же, с чего начинали. Мы опять погрязли в недомолвках. Я чувствую непреодолимое желание прижаться к нему и попросить его усыпить меня, чтобы проснуться только тогда, когда все будет позади.
Я никогда не знала его. Еще несколько часов назад я думала, что мы вместе пережили отдельные
