ухитрялась идти гораздо дальше прочих людей ее круга. Тонкие темные брови ее круто выгнулись.
— Что ж, это их упущение. Я потеряла мужа в том же году, что и ты, но с тех пор уже многие согревали мою постель. — Она пожала плечами. — И не подумаю раскаиваться в этом. Я люблю мужчин.
Бекки скривила губы:
— В самом деле? Я бы так не сказала. В целом, мне кажется, ты весьма цинично относишься к мужскому полу.
Сесилия усмехнулась и положила ладонь на плечо Бекки.
— Конечно, ты права. Осмелюсь сказать тебе правду: мужчины гораздо приятнее, когда лежат голые в моей постели, а их рты заняты моим телом, а не разговорами.
Легкие кудряшки защекотали шею; Бекки резко отвела взгляд от подруги. В их последнюю встречу Джек поцеловал ее. Нежное прикосновение этих губ — и словно электрический разряд пронизал все тело, напомнило, что, сколько бы она ни сдерживалась, ее природная страстность никогда не умрет.
— Ты готова, Бекки. — Сесилия ободряюще сжала ее плечо.
— Не уверена.
— А я уверена. Это то, что тебе нужно. И что бы ни случилось между тобой и мистером Фултоном этой ночью, ты во всеоружии.
Последние несколько месяцев Сесилия занималась тем, что вызволяла Бекки из крепких уз ее любящей, но слишком заботливой семьи. Однажды поздно вечером, после нескольких бокалов кларета, Бекки призналась в своих тайных желаниях, и Сесилия взялась учить ее тому, что должна уметь делать умная вдова: как закрутить интрижку, начав с соблазнения, и как закончить — имея в виду не просто кульминацию страсти, но и все неизбежные последствия.
Так что теперь она действительно была совершенно готова.
— Чувствую себя такой бессердечной. — Глядя в зеркало на Сесилию, Бекки провела пальчиком по плавному вырезу своего белого муслинового платья. Она приехала в дом Сесилии в тяжелом шелковом наряде для оперы, но теперь этот костюм висел в дубовом гардеробе. Сегодня вечером Бекки снимет и вот это легкое белое платье… Но сначала его полупрозрачная ткань сама расскажет Джеку о ее намерениях. — Как-то это неправильно… Грешно это — столь легкомысленно относиться к сердечным делам.
Сесилия решительно покачала головой и снова заложила руки за спину.
— Ты не должна так думать. Я уверена: один из недостатков нашего пола в том, что мы чересчур усложняем вопросы плотской любви. В итоге просто не видим мужчин такими, какие они есть на самом деле.
Бекки нахмурилась, не спуская глаз с отражения подруги в зеркале:
— И какие же они?
— Да просто охотники за телом, совершенно не знающие ничего об этих самых сердечных делах.
— Но в чем-то дела плоти и сердечные дела должны хоть немного совпадать.
— Иногда и совпадают, — признала Сесилия. — Но это скорее исключение. Редкий экземпляр из мужского племени позволит плотским желаниям проникнуть себе под кожу, не то что дойти до сердца. — Улыбнувшись, она махнула рукой: — Да-да, знаю: твой брат — один из них. Но стоит повнимательнее рассмотреть остальных мужчин нашего круга, чтобы понять, насколько я права.
Бекки улыбнулась в ответ и поднялась из-за туалетного столика. Она была готова. Верная Джози, несмотря на присущую ей дерзость, держала рот на замке, до сих пор никому ни словом не проболтавшись о проделках своей госпожи, и, уж конечно, станет хранить молчание, пока та не вернется утром. Сесилия проводит ее до гостиницы, оставит там для свидания с Джеком, а потом вернется за нею в два часа.
— Ты, без сомнения, права. — Бекки выпрямила спину. — Не волнуйся, пожалуйста, Сесилия, я помню все, чему ты меня научила. Мое сердце останется равнодушным. Что бы ни получилось из нашего свидания с мистером Фултоном, я сохраню о нем самые нежные воспоминания.
Сесилия взяла ее за руку и крепко сжала, улыбаясь.
Бекки надеялась, что говорит правду. Она по-настоящему хотела, чтобы это была правда. И все же была напугана. Да-да, конечно, все предостережения подруги будут учтены. Но, как это ни ужасно, приходится признать, что Джек Фултон уже успел растопить часть ее ледяного панциря и начал пробираться под него.
Натягивая новые, только что принесенные из мастерской перчатки, Джек бросил взгляд на графа Стрэтфорда:
— Ну как, все в порядке?
Стрэтфорд кивнул, но тут же вопросительно выгнул бровь:
— Полагаю, я просто обязан спросить тебя в последний раз: ты уверен в том, что поступаешь правильно? Я сам с этой дамой не знаком, но семья у нее непростая. Если бы только узнали, что ты задумал…
Джек остановил его, подняв руку:
— Спокойно. Никто не знает. И никто ничего не узнает.
Стрэтфорд был единственным человеком в Лондоне, которому Джек доверил свой план. Три месяца назад он вернулся в Англию после двенадцатилетнего отсутствия и обнаружил, что большинство его юношеских приятелей превратились в слабые, фатоватые существа. К счастью, случайно встреченный в одной из таверн на Стрэнде граф оказался исключением.
Со временем Стрэтфорд рассказал обо всем, что с ним приключилось. Как и самому Джеку, ему пришлось пережить ужасную потерю. Но именно этот горький опыт сделал из него того человека, каким он был сегодня. Его считали распутным повесой и безнравственным дебоширом. Он принадлежал к тому роду мужчин, против которых предостерегали своих невинных дочерей заботливые благочестивые мамаши.
Но вопреки всем самым страшным предостережениям дьявольское безразличие, которое только он один умел так на себя напускать, а также его лоск и стиль вкупе со светлыми, на несколько тонов светлее, чем у Джека, волосами и атлетической фигурой позволяли Стрэтфорду немедленно поймать на крючок любое существо женского пола, которое имело неосторожность к нему приблизиться. Граф спокойно относился к своей репутации и лишь пренебрежительно улыбался, хищно поблескивая голубыми глазами. Если бы Джеку не были знакомы такие же чувства, он бы не распознал в этом вызывающем равнодушии горечи и отчаяния, точивших душу его друга.
Мужчины вышли через парадные двери графского дома на Сент-Джеймс-сквер. Солнце скупо проливало свет сквозь густую дымку, листья и пыль несло по улице, то и дело закручивая в вихре. Зато ветер прогнал тяжелый городской дух и оставил на улицах свежий аромат, присущий самому началу поздней осени.
Глядя на выметенную ветром площадь, Джек плотнее запахнул черные шерстяные лацканы пальто. Мимо прогрохотали две кареты, за ними проехали несколько верховых и телега молочника. Он оглянулся на друга, который задержался на ступенях дома, чтобы застегнуть стильное темно-серое пальто.
— Мне необходимо сделать этот шаг, — сказал он достаточно громко, чтобы граф мог слышать его сквозь уличный шум.
Стрэтфорд приостановился, положив руку на перила лестницы. Аметист на его безымянном пальце слабо блеснул в бледном солнечном свете.
— Знаю.
— Способ только один, — решительно продолжил Джек. — И времени у меня не много. Я не побегу из Англии поджав хвост.
— Разумеется. — Стрэтфорд говорил мягко, но взглядом из-под полей своей шляпы так и буравил Джека. — Я бы выбрал другой путь, но я не ты, конечно.
— Нет, — согласился Джек, — ты не я.
Граф содрогнулся, отчего гордая осанка словно бы на мгновение покинула его, а потом грациозно сбежал с двух последних ступенек.
— У меня нет ни малейшего желания дать кому бы то ни было заковать меня в кандалы.
У Джека тоже не было такого желания. Во всяком случае, пока он не увидел леди Ребекку — Бекки. Это случилось полтора месяца назад в Британском музее. Он следовал за нею на расстоянии, смотрел, как она прижимает руку к груди, склоняясь над артефактами и внимательно изучая их, пока ее спутники
