Выяснилось, что театральные скипетры не такие уж тяжелые. И все же казалось странным, что никто не обратил внимания на человека, спрятавшего под пиджаком большой и довольно тяжелый предмет. Впрочем, убийце не обязательно было выносить его из здания телецентра, он мог его спрятать где?то в помещении. Гурский откровенно заявил, что предпочел бы, чтобы это свинство вынесли, тщательно обыскать все огромное здание телевидения — удовольствие еще то.
О секретном складе компрометирующих материалов я имела право знать, потому и спросила без боязни, не исчезло ли оттуда что?нибудь. Инспектор и тут не стал темнить.
— Пока удалось кое?что установить…
— Ну, говорите же! — затеребила я его. — Не томите. Что исчезло? Клянусь, буду молчать об этом хоть сто лет.
— Вам так и следует поступить. Две кассеты.
— Какие кассеты? Что было на них?
Гурский опять немного помолчал. Сердце у меня почему?то беспокойно забилось.
— Кассеты, которыми именно вы так интересовались. В ходе допросов люди иногда невольно могут проболтаться, сказать что?то такое, чему они сами не придают значения. А тут речь идет об экранизации двух книг, которые существовали лишь в одном экземпляре, без копий. Режиссер фильмов Юлиуш Заморский — тот, которого убили.
Вот оно! Я так старательно обходила все, связанное с Эвой Марш. А тут две кассеты из ее экранизаций, и убийца их украл? На кой черт ему понадобились ублюдочные творения Заморского?
По каким?то причинам пани Данута запомнила, где они должны были лежать, и их там не оказалось. Зато обнаружились свежайшие отпечатки пальцев Заморского, этот идиот даже и не старался скрыть, что копался в архиве. Но нашлись там и следы того, кто тоже рылся в архиве. Этот был в кожаных перчатках. И они несомненно принадлежали убийце. Тот не проявлял особой активности, не носился по всей комнате и не копался на всех полках. Создавалось впечатление, что он молча где?то затаился, ожидая, пока Заморский не найдет свои творения, после чего притюкнул их создателя и сбежал — возможно, в спешке.
Не сомневаюсь — в спешке, раз у него за спиной валяется труп.
И в этот момент, по закону подлости, как это со мной всегда бывает, зазвонил телефон. Такое уж мое счастье…
— Говорит Якуб Седляк, — услышала я голос в трубке.
На секунду замерла, решая, что делать. Выбежать с трубкой во двор? Сказать, что ошибка? Моя ошибка. И тем самым отрезать себе всякую возможность переговорить когда?нибудь с мужем Эвы. Назвать номер телефона пана Тадеуша и попросить позвонить ему? Но ведь тот немедленно перезвонит мне и начнет расспрашивать, в чем дело. Повеситься?
Гурский сидел в пяти метрах от меня, а я словно окаменела. Во что бы то ни стало мне следовало скрыть от него Эву, так каким чудом я могу это сделать?
О, Кшися Годлевская! Она в курсе.
И я почти свободно, вежливо и со сдержанной радостью поздоровалась с Седляком.
— О, как хорошо, что пан позвонил! — произнесла я, прямо?таки соловьиным голосом. — Удивляюсь только, как вы…
Собеседник сухо перебил мое щебетанье.
— Удивляетесь, оставив мне такое оригинальное сообщение? — решительно, но довольно вежливо проговорил ортопед. — Просто высветился ваш номер, и я позволил себе позвонить вам. Не знаю, с кем говорю, но, надеюсь, не ошибся, заговорив с вами по–польски?
Холера!.. Надо же было позвонить ему по стационарному телефону!
— Не ошиблись, и я очень рада вашему звонку. Ваш номер я узнала от Кшиси Годлевской, кстати, она просила меня: когда буду с паном разговаривать, передать пану привет…
— Благодарю, и вы передайте.
— Но тут все дело не в Кшисе, а в Эве. Да, да, уже объясняю: ее разыскивает подруга, с которой они вместе учились в школе, а потом расстались, и она потеряла Эву из виду. И теперь ее замучила совесть, поскольку она в этом винит себя. И она хотела бы во что бы то ни стало разыскать свою подругу, с которой они были очень дружны, и попросила меня помочь ей в этом. Тут и пригодилась Кшися, мы с ней давно знакомы, и она подумала, что Эвин телефон я могла бы узнать у вас…
Притворяться осчастливленной соловьихой мне самой было противно, да и Гурский принялся как?то странно на меня поглядывать. Я уже жалела, что не ушла хотя бы в кухню, оттуда тоже можно было поговорить по телефону.
— А не могла бы пани назвать эту школьную подругу? — поинтересовался обстоятельный доктор по– прежнему сухим голосом.
— Мария Каминьская. Однако Эва наверняка запомнила ее под другим именем — Лялька, все ее тогда так звали. Лялька Каминьская. Хотя сейчас она наверняка уже не Каминьская, ведь вышла замуж за француза и живет во Франции, но его фамилию я не запомнила. Для нас она осталась Каминьской.
Лялька явно способствовала тому, что пан доктор малость помягчел и заговорил уже не таким официальным голосом. А вообще Кшися права, сухарь–сухарем, и речь вон… словно на профсоюзном собрании выступает или делает доклад по своей ортопедии.
— Полагаю, — заявил он, — что Эва охотно свяжется с пани Лялькой. В свое время мне приходилось о ней слышать, они очень дружили. И если пани пожелает дать мне номер сотового Ляльки, я передам его Эве при первом же удобном случае. Если пани не усматривает в этом никаких препятствий.
— Ни малейших, проше пана. Секундочку, мне придется для этого взять сотовый, номер в нем записан, на память я не надеюсь…
От собственного приторно–медового голоса мне даже стало нехорошо. И что я так перед этим сухарем распинаюсь? Положила трубку, огляделась в поисках проклятых сотовых, один должен быть в кухне.
Продиктовала я швейцарскому ортопеду номера всех Лялькиных телефонов, и тут поняла, почему Эва развелась со своим мужем. И тоже, должно быть, сбежала от него. Ведь это же копия ее папочки: Эва — марш! Я еще добавила, на сей раз для разнообразия голосом позаброшенной всеми сиротки Марыси, чтобы швейцарский сухарь постарался поскорее передать Ляльке Эвин номер, и предупредила: Ляльку трудно поймать по телефону, она много работает, часто выключает сотовый, так как у нее вечные переговоры с людьми, так пусть уж постарается. Положив трубку телефона, я почувствовала, что у меня по спине струйками стекает холодный пот.
Гурский не был кретином. Увы, ни в малейшей степени.
— Это мысль! — сказал он задумчиво, разглядывая газон за окном. — До сих пор такое не приходило мне в голову. Спасибо, пани подсказала. Что ж, лучше позже, чем никогда.
— Что вы там себе напридумывали? — подозрительно поинтересовалась я. — И что вы намерены предпринять?
— Пока ничего, у меня еще нет уверенности. Вы же мне больше ничего не скажете, вот в этом я как раз уверен. Придется проверить. Спасибо за гостеприимство, и вообще, рад был с вами встретиться.
И мой гость уже встал со своего места.
Хуже и быть не может! Не мог этот швейцарский обормот немного подождать со своим звонком!
— Стойте, ну что вы торопитесь как на пожар!
Любой ценой мне надо было его задержать, чтобы хоть как?то сгладить впечатление от моего несвоевременного телефонного разговора. И я скороговоркой продолжала:
— Я как раз собралась сообщить вам о факте, который показался мне подозрительным. Самой мне его не проверить, а вам — раз плюнуть.
Этот упрямец встал со стула, на котором только что сидел, и ухватился обеими руками за его спинку. Всем видом показывал, как он спешит! Я же бросилась опять в кухню, мысленно похвалив себя за то, что вместе с сумкой вытащила из машины и внесла в дом каталог Кампаниллы, а то пришлось бы сейчас целый час рыться в гараже. Так же бегом вернулась и сунула каталог под нос Гурскому.
— «Мерседес», цвет графит–металлик. Вот номер. Если вы проверите, кому он принадлежит… Возможно, я преувеличиваю, но надеюсь — нет, и кое?кто будет признателен кое–кому. Или вы мне, или я вам.
— А почему я должен его проверять?
