здесь, в узком затхлом пространстве, ему не хватило воздуху, и он решил опять подняться на крышу.
Стал подниматься. Дошел до промежуточной площадки...
Стоп.
Вот оно! Сошлось.
Жженый понял, в чем дело. Еще когда он спускался, чтоб вразумить Ботву, он заметил это. Но тогда отвлекся.
Вот что: потеки крови с самой кромки люка. Вот они.
Он присел рядом, осматривая внимательно. Дешевый говорил, что споткнулся и мордой долбанул трубу. Если так, то кровь должна быть на полу возле трубы, на ее стенках... так, вот они, капли, есть... А почему вон там, далеко, на полу тоже?.. Так, так. Что-то не так!
Ну ладно, на полу понятно. Дешевый ходил, кровь капала из носа. А вот эти потеки, на краю дыры...
Внезапно для себя Жженый рванул вниз. На бегу проверил то, с чем не расставался никогда: пистолет «вальтер» в кобуре, универсальный нож, фонарик, мини-аптечку. На месте! Жженый был опытный боец.
Предчувствие, неясная еще догадка колесила в нем. Сердце билось учащенно. Добежав до первого этажа, он остановился, чтоб перевести дух. Постоял, отдышался. Вышел из подъезда.
Приемник мусоропровода находился по соседству — узенький, загаженный дверной проем. Когда-то была дверь, но теперь, конечно, и помина не было. Впрочем, никто туда никогда не заглядывал из-за грязи и вони.
Жженый бесшумно вынул пистолет. «Вальтер-29» со сбалансированной системой автоматики и электронным ударным механизмом не нуждался в передергивании затвора. Указательный палец привычно лег на крючок, привычно поджал его — едва-едва, так, чтобы ощущать усилие спуска. В общем-то, предосторожность эта была излишней, но она давно уже обратилась в инстинкт — как у зверя. Разум в этом не участвовал.
Фонарь пока не был нужен, но левая рука легла на него, чтоб потом не вошкаться в потемках. Помещение состояло как бы из двух комнат: первая — прихожая, что ли; а вторая представляла собой собственно приемник, то бишь сюда и попадал мусор.
Конечно, за столько лет все, что должно было гнить и вонять, сгнило, однако вонь отчасти уцелела. Она точно впиталась в стены. Смрад в этой камере был устойчивый.
Здесь уже было темно. Кучи окаменевшего мусора скорее угадывались, чем виделись. Но...
Но!
Жженый повидал немало на своем веку. И не только повидал, но и услышал, ощутил и вдохнул. А память у него была отличная — и на звуки, и на прикосновения, и на запахи. И тот тошный душок, что едва-едва коснулся его ноздрей, он знал на сто пудов.
Это тянуло мертвечиной.
Так же бесшумно, как и «вальтер», выскользнул из чехла фонарь. Далеко отставив левую руку, Жженый щелкнул кнопкой.
Узкий луч света прорезал мглу. Вряд ли что-либо можно было разглядеть в нем... но только не для Жженого.
Глаза его сузились. Ноздри раздулись. Луч хищно зашарил по полу и по стенам...
Вот оно.
Жженый сунул фонарь и пистолет на места, резко шагнул вперед, взялся за нечто тяжелое, с усилием поволок это нечто к выходу. Выволок.
В первой комнате он распрямился, вытер руки о бока. Постоял немного над трупом, затем ногой брезгливо перевернул его на спину.
Труп вяло перевалился навзничь, откинув левую руку.
Жженый сплюнул.
В сущности, ему все уже было ясно, когда он тащил мертвяка за ноги. Но теперь, убедившись окончательно, он усмехнулся.
Он не питал теплых чувств ни к кому из своей гоп-компании. Даже равнодушен ни к кому не был. Презирал всех — хотя каждого по-разному. Мыло — за глупость, Тухляка — за нечистоплотность, Дешевого и Ботву — за гнилость духа... Но были двое, кого он терпеть не мог. Не мог он, правда, этого и выказать, но уж питаться своей ненавистью в глубине души никто не смел ему запретить. Он и питался.
Эти двое были — Скальп и Слякоть. И вот оба сдохли!
Мысль поразила его. Он возненавидел двух, и обоим — кранты. Это как? Знамение?..
В упоении он даже и не подумал о том, что Скальп, может, вовсе и не сдох, а пустился в вольную охоту, как не раз уже бывало. Нет! В его понимании этот подонок был трупом.
Жженый и сам не знал, насколько он прав.
Он поднял голову, обвел взором грязнющий потолок. Выражение лица сделалось задумчивое, он закусил нижнюю губу, покивал — и все понял, всю драму, разыгравшуюся ночью: и мотив, и действия... Скорее, не понял, а представил — так ярко, по-настоящему. Его и азарт разобрал, он вновь перевернул изломанный, кошмарный труп ничком. Ну да! Так и есть: ножевое в область сердца. Совсем небольшое. Жженый вспомнил стилет Дешевого, поощрительно кивнул. Все верно.
Он даже зауважал Дешевого. И уважение сливалось с каким-то до конца не понятным духовным освобождением. Все-таки что-то значит! — его враги враз пали смертью гнусных. Это неспроста.
Никогда прежде он такого не переживал. Он удивился. Больше! — изумился. В волнении заходил по вонючей комнате. Потом остановился. Ему стало тесно здесь.
— Так, — сказал он.
И заспешил. Подхватил труп, швырнул его назад во мглу. Отряхнул руки и вышел на улицу.
Свет этого дня все же рассеял муть. Исчез дождь. Побежали облака. Их ткань не выдержала, порвалась, и солнце хлынуло в разливы. Оно причудливо испятнило хмурый мир, окружавший хмурого человека с лицом убийцы и взглядом, от которого какая-нибудь старая дева наверняка бы тут же отдала концы.
Этот человек широкими шагами ходил по двору. Круто разворачивался, шел обратно, вновь поворачивался и шагал еще куда-то.
Думал ли он? Сам он о том не думал. Волны чувств, образов и слов вздымались, рушились и вновь вздьмались в нем. Он почти задыхался в этой буре.
Кончилось тем, что он едва не налетел на дерево. Тогда опамятовался. Он остановился, провел рукой по лбу и взглянул новыми глазами.
— Так, — сказал он уже по-другому. Он и сам стал другим.
Когда вернулся, его встретило какое-то странное молчание. Все его разбойники сидели тихо, возились каждый со своим барахлом и казались если не напуганными, то настороженными, что ли.
Жженый чуть задержал взгляд на Дешевом. Тот словно уловил этот взор, дернулся, но Жженый сразу отвернулся.
— Ну что? — произнес он сурово. Безмолвие.
— Что — что? — осторожно переспросил Пистон.
— Дела как, спрашиваю. Опять тишина.
— Да... нормально, — еще осторожнее выдавил Пистон.
Жженый помолчал, а потом сказал без улыбки:
— Хорошо. Готовьтесь. Вечером проверю. И пошел к себе.
