продается», – гласила надпись на вышитой подушке, брошенной на смятую кровать. Теперь это утверждение приобрело какой-то зловещий оттенок. Словно в подтверждение его, на полу лежала раскрытая чековая книжка, ощетинившаяся пустыми корешками.
Из снятой телефонной трубки, упавшей на кровать, доносились пронзительные гудки. Джейн осторожно положила ее на аппарат. При этом ее взгляд упал на пустую бутылку из-под виски, закатившуюся в угол, смочившую последними каплями ковер. Рядом с ней стоял на голове обтрепанный плюшевый мишка. У Джейн перед глазами мелькнул образ смеющейся, избалованной девочки со светлыми волосами, какой когда-то была Шампань. Как грустно, что все окончилось вот этим. Но еще печальнее то, подумала Джейн, что у Шампань, по-видимому, нет ни одного близкого человека, кроме нее, к кому можно обратиться за помощью в трудную минуту. Вот она, страшная плата за известность.
Сидя в приемном покое больницы, Джейн старалась не смотреть на вывихнутые конечности, разбитые в кровь головы и вырванные ногти жаждущих исцелиться хотя бы до Рождества. Вместо этого она окунулась в мятые, засаленные листы местной бесплатной газеты, похоже получавшей информацию в основном из полицейского участка. Соответственно, все заметки были посвящены нападениям на пенсионеров, убийствам, кражам и дракам. В том состоянии, в котором сейчас находилась Джейн, это едва ли можно было считать увлекательным чтивом.
Наконец ей разрешили пройти в палату. Увидев Шампань, лежащую на узкой больничной койке, прикрытую одеялом тошнотворного зеленого цвета, Джейн ахнула. Шампань выглядела ужасно. В резком электрическом свете ее изумрудные глаза казались запавшими и побежденными, а знаменитые губы размером с шестиместный диван сморщились до складного стульчика. Ее знаменитая грудь, сжавшаяся и обмякшая, теперь едва ли смогла бы заполнить бюстгальтер нулевого размера.
– Привет, – прошептала Джейн, когда за ней закрылась дверь.
Наверное, не было смысла спрашивать Шампань, как она себя чувствует. Раньше Джейн видела у нее на руках самые разнообразные украшения, но впервые в вену была вставлена капельница.
Открыв глаза, Шампань пристально посмотрела на посетительницу. Джейн с облегчением увидела в ее взгляде намек на прежнюю дерзость; но, кроме этого, было еще что-то, похожее на злость, словно Шампань наконец поняла, насколько убогая у нее жизнь, как дорого ей пришлось заплатить за блеск и славу. Отныне их отношения станут другими. Джейн попыталась себе представить новообращенную Шампань, преисполненную благодарности за спасенную жизнь.
– Почему мне пришлось ждать так долго, мать твою? – вдруг проскрежетала Шампань.
Хоть голос у нее и был слабым, повелительных интонаций в нем не убавилось ни на йоту. Ошеломленная Джейн едва не подскочила на фут, но тотчас же поспешила убедить себя в том, что это действие лекарств. Интересно, чем ее накачали?
– Меня продержали в приемном покое, – сбивчиво проговорила растерявшаяся Джейн. – Врач сказал, потребовалось много времени, чтобы выкачать из тебя всю дрянь. Знаешь, ты ведь могла умереть.
– И ведь действительно едва не умерла, и все благодаря тебе, черт побери! – рявкнула Шампань. – Я тебе названивала несколько часов, а ты соизволила явиться тогда, когда я уже чуть копыта не откинула.
– Ничего не понимаю, – растерянно произнесла Джейн. – Ты пыталась покончить с собой. Я спасла тебе жизнь. Ты должна винить не меня, а этого ублюдка Сола Дьюсбери. Это он тебя бросил. Он довел тебя до мысли наложить на себя руки.
Она понимала, что это лишь одни предположения. Но какое еще могло быть объяснение? Настал черед Шампань изумиться.
– Наложить на себя руки? – повторила она. – Он бросил меня? Ты, наверное, шутишь. Это я его бросила. Вчера утром.
– Это ты его бросила? – выдавила Джейн, пытаясь хоть что-то понять.
У нее кружилась голова от недосыпа и безжалостной диеты. Значит, Дьюсбери солгал.
– И правильно сделала, что бросила, – упоенно продолжала Шампань, закатывая глаза. – Он уже у меня в печенках сидел со своими проклятыми делами. Видеть его не могу! К тому же я случайно узнала, что у него нет ни гроша. В долгах по уши. Особенно сейчас, после того как целый месяц ублажал меня.
Ее надтреснутый смех перешел в кашель.
– Так зачем же ты наглоталась снотворного? – изумленно уставилась на нее Джейн. – Ничего не понимаю!
– Господи Иисусе, неужели тебе взбрело в голову, что я выпила эти таблетки из-за Сола? – недоверчиво посмотрела на нее Шампань. – Это же были таблетки снотворного! – огрызнулась она. – Ты же знаешь, какая у меня изматывающая работа. Я устала как собака и решила поспать часов восемь. Откуда мне было знать, черт побери, сколько таблеток нужно принимать?
– А сколько ты приняла?
– Понятия не имею. Наверное, целую тонну. Я запихивала их в рот до тех пор, пока не захотелось спать. Правда, потом мне стало как-то не по себе, и я позвонила тебе.
Джейн уставилась на протертый линолеум. Подумать только, она вообразила, хоть и на секунду, что Шампань может впасть в глубокое отчаяние, способна к самоанализу! Уж ей-то следовало знать, что глубокая у Шампань лишь впадина между грудями.
– Раз уж об этом зашла речь, – сказала Джейн, – почему ты позвонила именно мне? Несомненно, есть много людей… э… – она помолчала, подбирая подходящее выражение, – которых ты знаешь лучше.
– О, полно, – легкомысленно бросила Шампань. – Толпы! Тонны!
Она спокойно посмотрела на Джейн.
– Так почему же ты не позвонила им?
– Не могу поверить, что ты настолько глупа, – фыркнула Шампань. – Неужели ты думаешь, что я такая дура, что рискнула бы показаться в состоянии полной отключки кому-нибудь из тех, с кем я встречаюсь в свете? Да я была даже не накрашена! После этого передо мной закрылись бы все двери. – Она бросила на Джейн уничтожающий взгляд. – К тому же я все равно бы ни до кого не дозвонилась, – добавила
