Папка задевала о грязный снег, била по ногам.
На углу Ирка остановилась и огляделась в поисках такси. Нет? Ну и хорошо. Она вновь решила, что никуда не поедет. Ирка сама начала принимать решения. Сейчас зайдёт в маленькое кафе напротив, посидит там часик за чашечкой кофе, вернётся и скажет дома просто: «Ничего не понравилось». На такси ей дали два рубля, деньги есть. Побродила бы ещё, да папка мешает. И утро такое, словно другого никогда не будет. Никогда через корку похожего на асфальт снега не пробьётся трава.
Ирка хотела перейти дорогу, за которой серыми стёклами отгородилось от улицы кафе, но увидела, что издалека к углу, где она стояла в своей потёртой дублёнке и зелёном шерстяном капюшоне, задним ходом быстро сдавал «Москвич». Совсем новенький, красный, но заляпанный грязью до самой крыши. Он так отчаянно вилял по мокрому снегу, что Ирка удивилась: «Ненормальный какой-то за рулём. Сам разобьётся или его разобьют». Водители других машин засигналили «Москвичу», шарахнулись от него в стороны, а он всё пятился, всё спешил, пока не остановился возле Ирки. Распахнулась дверца, и молодой голос торопливо сказал:
— Садитесь!
«Левак», конечно… Вероятно, был заинтересован в рублёвке. Прохожие, которые остановились и смотрели на пятящегося «Москвича», теперь стали пялить глаза на Ирку.
Ирка застеснялась и полезла в машину, натыкаясь на собственную папку. Шофёр схватил папку, помог её втиснуть и бросил на сиденье. Поехали.
Шофёр выглядел лет на тридцать. Был он в лётной куртке, в зимней мохнатой шапке, надвинутой на глаза, курносый и с красным, вероятно от натуги, лицом. Эта сотня метров задним ходом дала себя знать.
— Обошлось, — сказал он Ирке. — Ни одного инспектора. Вы везучая девушка. Одолжите мне везенья, если не жалко.
— Зачем?
— Не помешает.
— Вам не везёт?
— Везёт! Ещё как! Думаете, я вас везу? Это мне повезло.
Ирку покоробило. Ещё чуть проехали, пока она спохватилась и приказала:
— Остановите, я сойду.
Он усмехнулся.
— Один писатель, не то американский, не то английский, назвал свой роман «Остановите землю, я сойду!». Очень образно, я понимаю, но куда же сойти с земли? Вот в чём вопрос. Туда, где все будем? Раньше срока? Ну, уж нет! Ещё покрутимся в своё удовольствие. Я вас напугал? Не смотрите на меня так, будто я вас проглочу. Я страшный?
— Как Бармалей, — сказала Ирка.
— Меня зовут Коля. А вас?
Ирка опять посмотрела на него недобро.
— Простите, — сказал он. — Не хотите, не называйтесь. Оставайтесь прекрасной незнакомкой. Я проехал, увидел — девушка с тяжёлой папкой ждёт такси. Почему бы не помочь? Захотел и подал назад. Человек должен делать, что хочет. Хоть в ничтожно малом. А может, и в большом. Но это уже, наверно, счастье, а? Правда? Это редко бывает. Но бывает. Как по-вашему?
— Остановите, — ещё раз попросила Ирка.
Он улыбнулся ещё откровенней, во весь свой широкий рот.
— Сойдёте и останетесь на перекрёстке. А вам надо же куда-то ехать. Я молчу, как рыба. Только спрошу: куда?
Ирка растерялась и назвала первую пришедшую на ум улицу.
Он вздохнул.
— Это близко. Я знаю Москву.
— Водителю полагается.
— Но там, по-моему, нет ни одного учреждения.
— Я еду к подруге.
— С такой большой папкой?
— Да.
Может, правда, зайти к Веронике? Начнутся расспросы, уговоры. В тот же день об этом узнает пол- Москвы. А шофёр уже спрашивал:
— Какой дом? Она сказала.
— Ну, вот эта улица, вот этот дом.
Ирка медлила.
— По-моему, вам надо не сюда. Признавайтесь.
— Зачем?
— Я вас отвезу. Ну?
Ирка подумала и назвала театральную библиотеку. Много вечеров она просидела там, листая альбомы и разглядывая костюмы разных эпох. Жеманные дамы и галантные кавалеры, купцы и купчихи, мебель от Людовика до наших дней. Что же, посидит в тепле, посмотрит на них ещё.
— Вы уже начали мне признаваться, — болтал шофёр. — Признайтесь же: кто вы?
— Москвичка.
— Уже хорошо.
— Почему?
— Вы москвичка, я москвич.
— И что?
— И всё. Однажды москвичка и москвич ехали на «Москвиче» по Москве. Посмотрите, стоят такси. Сколько их! И все без водителей. Они сидят в закусочной и завтракают. Это их фирменная забегаловка. Лучше сказать, заезжаловка. Никого не сажают здесь для порядка. И вы никуда не уедете отсюда. А ведь вам надо не в театральную библиотеку. Туда, куда вам надо, вы боитесь ехать.
— Откуда вы знаете?
— Телепатия. Всё угадываю.
— Нет, интересно, как?
— У меня есть хороший помощник.
— Кто?
— Собственный опыт. Только я, если пугаюсь чего-то, просто бегом бегу туда. Со всех ног.
— Почему?
— Ну, это как зуб вырвать. Чем скорее, тем лучше. И наверное, от стыда перед самим собой. Страх, ведь это какое чувство? Самое стыдное. Преодолевать приходится. Знаете, как я испугался, когда увидел вас? Проеду, проеду… и остановился, и во все лопатки назад.
Не снижая скорости, они оставили за собой театральную библиотеку, сделали поворот, другой, выкатили на широкую магистраль и стали петлять вокруг гостиницы «Москва». Уличные часы показали Ирке, что ей пора бы уже сидеть в кабинете главного художника студии.
— Так и будем кружить? — спросил Бармалей.
— Остановите где-нибудь.
— Не хочу. Принципиально.
— У вас есть принципы?
— Без принципов нет характера. А бесхарактерность, как сказал Монтескьё, хуже любого зла.
— Какие же у вас принципы?
— «Не боись». «Не спай лишнего». «Не висни носа». Видите, какой я от этого курносый? Видите?
— Вижу.
— Верь глазам своим.
— Десять заповедей.
— Больше. Не надувай. Не надувайся. Это разные понятия, заметьте. Кроме «не спай», есть «не
