мальчишеские вихры совсем растрогали дядю Петю, он взял Васю за локоть, опёрся о подоконник и тоже посмотрел за окно, как там жили люди.
Дождь перестал, только капли блестели на кончиках каштановых листьев. На скамейки под каштанами высыпали жильцы соседних домов. Многие вынесли табуретки и водрузились на них. Тёплый вечер располагал и покою, вымытый воздух был чист и лёгок. Темнело…
— Сидят.
— Каждый вечер, — цокнув языком, поудивлялся дядя Петя. — Если только дождя нет… Весной, летом и осенью… Ужасно!
Устают, отдыхают.
— Всё равно, — занервничав, сказал дядя Петя. — Это ужасно: просидеть столько часов своей жизни. Единственной, неповторимой!
— Не одобряете?
— Не делайте из этого никаких выводов, — сказал дядя Петя. — Нельзя одобрять или не одобрять всех вместе.
— Ну, я уеду, — вернулся к своему Вася. — В Одинцово. Наша деревня так называется. Девушки у меня там нет. Я был очень стыдливый, тихий. Честное слово. Не верите? Вот такой родился… А она здесь останется. Буду жить как приговорённый.
— Н-да, — сказал дядя Петя. — Но ведь соскучились по дому, сами сказали.
— Даже по комарам соскучился, — сознался Вася. — Тут такого комара, как у нас, нет. У нас — музыканты. Всю ночь играют!
— Эка!
— А вы бы на моём месте уехали?
Вася снова закурил и замахал рукой, ожидая ответа. А дядя Петя долго сверял свою честность с просьбой Тани, прямоту человеческого слова с долгом дедушки и в конце концов сказал:
— Я? Я — нет.
— Вот! — Вася повернулся и крепко схватил дядю Петю за костлявые плечи — так, будто тот его обрадовал. И больше ничего не добавил, только смотрел осветлёнными какими-то глазами, пока дядя Петя не освободился из его рук и не заметил:
— Но ведь вам даже ночевать негде.
— На вокзале, — всё ещё улыбаясь губами врастяжку, сказал Вася. — Сигареты исключаю. Докурю эти — и шабаш!
— Денег мало?
— На вокзале можно ночевать бесплатно.
— Но это не выход из положения, — посочувствовал дядя Петя, ругая себя за неуместную откровенность и сердобольность.
— Выхода из положения нет, — согласился Вася, а сам всё ещё улыбался, как будто и не собирался переставать улыбаться. — Проживусь и уеду.
Что-то в нём было привлекательное.
— Бросить курить — это по-мужски, — сказал дядя Петя. — Остальные ваши слова не мужские.
— А что бы вы на моём месте сделали?
— Я? Поступил бы на работу.
— Ну? — удивился Вася.
— Конечно! Какую работу вы знаете, молодой человек?
— Каменщика… и плотницкую умею… Не забыл.
— Да у нас стройка на каждой улице!
— Точно, — сказал Вася. — Поступлю на работу. Это решено. А дальше?
— Сколько вам лет?
— Старик уже!
— Чепуха какая! — возмутился дядя Петя. — Поступили на работу и в вечернюю школу. Закончили — поступили в политехнический институт. Заочник! Так? Лет в тридцать окончили. А тридцать — это же чепуха! Смеяться охота. Боже мой!
Теперь дядя Петя размахивал руками, и лицо его было серьёзно, и глаза блестели, как у Васи, и часто мигали.
— До тридцати пяти у нас принимают на очное отделение, а у вас уже диплом инженера!.. Это не сказки!
— Какого инженера? — оторопел Вася.
— Строителя!
— Так, — расстегнув воротничок гимнастёрки, сказал Вася тоже серьёзно, как на военном совете перед сражением. Простите, забыл спросить, как вас зовут?
— Дядя Петя.
— Спасибо, дядя Петя.
Вася закурил третью сигарету и отсёк от себя дым ладонью.
— Подсчитано точно. А сколько, интересно, вам лот, дядя Петя?
— Восемьдесят плюс икс. Для легкомысленных людей это старость, но, серьёзно говоря…
Вася скомкал сигарету и протянул дяде Пето руку. Они пожали друг другу руки. Вася просто взял старческую ладонь и подержал в обеих своих, и, пока он держал, дядя Петя пригласил его поселиться у себя, и обещал подготовить в вечернюю школу по математике, поскольку он математик.
Покрутив пальцами вихры на макушке, Вася вдруг признался:
— Не поверите… Мальчишкой я в геологоразведку метил. Не мальчишкой уже, а на выросте… Книги собирал… Мысль носил такую, что должны нефтяные моря там, в подземных глубинах, соединяться между собой. Есть, значит, там нефтяные реки. Из моря в море текут в темноте. А если не текут, то можно ходы найти для них, невидимые глазу. Там уклоны, щели, трещины… И не бросать старых вышек, а подкачивать нефть к налаженным разработкам из соседних и даже дальних кладовых природы… Резервуары называются… Прочитал про вышки, которые бросают, и пришла такая дурацкая мысль… Смешно!
— Ничего смешного, — возразил дядя Петя. — Кто знает, может, это и не дурацкая мысль вовсе, а гениальная. Отчего же не стали геологом?
— Мало ли кто о чём мечтает!
Дядя Петя помолчал, поднял глаза на собеседника.
— Многие пускают мыльные пузыри, как дети.
— А вот вы… вы всего добились, чего хотели? — спросил Вася.
— Ну что вы!.. Всего добиться может только ограниченный человек, которому очень мало надо. — Дядя Петя вздохнул. — Кому мало надо, а кому мало жизни, чтобы добиться хоть половины… Я? Больше всего я люблю математику и преподавал её в школе. Я хотел играть на скрипке — и я играю. Может, не так, чтобы выходить на сцену. Но я счастлив, когда играю. Хотите, завтра принесу скрипку?
— Вы ещё и скрипач? — удивился Вася.
— Скрипач! — засмеялся дядя Петя. — Меня скрипачом зовут. Скрипач!
Он смеялся легко, весело. И вдруг перестал.
— Мало, но всё же кое-что… У человека столько сил, Вася, что… всё в его руках! Надо… меньше говорить, больше пытаться!.. Опять формулировка! Пардон!
— Нет, — сказал Вася. — Это закон.
— Вот и вы это признаёте. И все это признают! Так не плывите по течению, как будто у вас впереди бесконечная жизнь! Обидно!..
Когда дядя Петя вешал на плечики длинный пиджак, снимал рубашку и так же аккуратно вешал её, Вася смотрел на него и удивлялся по-доброму:
— Всё на вас не новое, но чистенькое. Кто же за вами смотрит?
— Я и сам умею.
— Я буду стирать и гладить, — сказал Вася, как о решённом, и обвёл глазами потолок и стены, — Ремонт сделаю. Будет как на картинке. Двери масляной краской. Полы… За три дня.
