Ратников медлил, понимая, что каждое мгновение решает его судьбу и, для того чтобы выкрутиться, остались считаные секунды. Потом будет поздно. В это время моджахед ударил его ногой по коленям, и Владимир упал. А его обидчик, посмеиваясь, извлек из ножен огромный кинжал.
Гуламжонов молился, закрыв ладонями лицо.
Если бы лейтенант и рядовой знали, что все это время бойцы жердевской группы наблюдали за ними, им было бы легче. Тогда они могли бы на что-то надеяться. Они этого даже не подозревали. А те следили и выжидали удобный момент для нападения.
Они насторожились, как только заслышали первые выстрелы, и сразу повернули в ту сторону. Шли через густые заросли, не разбирая дороги, лишь бы быстрей. И в какой-то момент через оптический прицел Никита заметил, как два моджахеда приближаются к раненому Гуламжонову, а тот корчится от боли, зажимая руками бок. Стрелять с этой дистанции было бесполезно, слишком далеко. Лейтенанта не было видно. Неужели он убит?
Пограничники прибавили шагу. Матеря про себя разгильдяя Ратникова, Никита не знал, что тут лучше предпринять для спасения товарищей. Стрелять издали нельзя — моджахеды убьют пленников при первом же выстреле. То же будет, если пустить овчарку. Трое вооруженных людей с ней справятся. Оставалось подойти к тому месту как можно ближе, что они и делали.
Наконец моджахеды оказались в зоне досягаемости. Жердев опустился на одно колено и, подняв ствол «винтореза», прицелился. «Нельзя мазать, нельзя», — нервно шептал он. От волнения кровь стучала в висках. Нельзя мазать, нельзя спешить, нельзя опоздать.
От моджахедов Никиту отделяли метров сто. Если кто-то из них приглядится, его можно заметить, правда, им сейчас не до него. Прерывисто дыша, Жердев прижался глазом к окуляру оптического прицела. Рука слегка дрожала после пробежки, подрагивал и ствол винтовки. Сердце колотилось в бешеном ритме. Через оптический прицел он наконец увидел лежащего Ратникова. Рядом с ним стоял моджахед, на чью голову Никита навел перекрестье прицела. Он сделал несколько быстрых вдохов, чем восстановил дыхание. Опять навел перекрестье прицела на нужную точку.
Когда моджахед в синей куртке схватил Ратникова за голову и поднес, примеряясь, к его шее нож, ствол «винтореза», перестав дрожать, замер на месте. Никита нажал на спуск.
Было видно, как моджахед в синей куртке сделал шаг назад и выронил из руки нож. Один из товарищей обратился к нему с каким-то вопросом, но ответа не дождался — тот приложил руку к животу и упал. Тогда оба спутника испуганно бросились к нему.
Жердев выдохнул, вдохнул и снова нажал на курок. Стоявший спиной к нему моджахед, затылок которого оказался в перекрестье прицела, вздрогнув, упал лицом вниз. Оставшийся живым третий моджахед начал тревожно озираться по сторонам. Он не понял, откуда стреляли. А пограничники бежали, уже не таясь. Но быстрей них мчалась овчарка Шериф, выпущенная Раимджановым.
Моджахед в страхе запаниковал. Кинулся бежать в одну сторону, потом в другую. Из-за этого неожиданного маневра Никита промахнулся. Тогда моджахед вскинул автомат и прицелился в его сторону. Однако тут он заметил несущуюся на него овчарку, перевел ствол на нее. Этой короткой паузы Жердеву хватило, чтобы сделать прицельный выстрел, который пришелся точно в глаз моджахеда, и тот замертво рухнул.
Лежащий Ратников ошалело оглядывался, плохо понимая, откуда снизошел неслышный и незримый спаситель. Но гадать ему пришлось недолго — сначала подбежала овчарка и уселась рядом с раненым Гуламжоновым, затем появились все бойцы жердевской группы. И в довершение ко всему как победный апофеоз послышалось стрекотание вертолетного двигателя.
Бойцы из обеих групп расположились на месте недавнего короткого боя. Трое обихаживали стонущего, уже перебинтованного Гуламжонова.
— Раненого готовьте. И этих жмуриков тоже, — приказал Жердев непривычно слабым голосом. Сам он уселся на землю рядом с Ратниковым. Оба еще не отошли от нервного стресса. Через минуту Никита встал, стараясь не показывать, с каким трудом дается ему каждое движение. Владимир, еще не зная зачем, пошел за ним. Жердев подошел к Гуламжонову, пожал тому бессильно лежащую руку.
— Держись, Шавгат. Рана ерундовая. Через месяц, а то и раньше, в отпуск поедешь.
Владимир заметил необычность в лице Жердева и не сразу понял, в чем дело. А потом догадался: он впервые увидел, как тот улыбается. Раньше не видел улыбки на лице Никиты. Оказывается, она у лейтенанта такая располагающая: открываются белоснежные зубы, появляются ямочки на щеках. Почаще ему нужно улыбаться.
Гуламжонов тоже признательно кивнул Жердеву. Превозмогая боль, он даже попытался сказать ему, что понял, о чем говорили между собой моджахеды:
— Один говорил: двое только что прошли… только что…
Уже совсем близко от них приземлялся вертолет, все отвернулись от сильного ветра. Жердев, стремясь перекричать рев лопастей, кричал:
— Понял тебя. Ты молодец, Шавгат. Счастливо.
Ратников на прощание погладил раненого по щеке, и только они оба поняли, что лейтенант таким образом просит прощения за свою беспечность.
Вертолетный двигатель умолк. Вокруг воцарилась невероятная тишина. Пилот принес носилки, бойцы подняли Гуламжонова и осторожно понесли его к вертолету.
Лейтенанты остановились перед сложенными рядком трупами моджахедов. Никита беззлобно сказал Ратникову:
— Предупреждал же тебя: не сближайся. Они двадцать пять лет воюют. А наши пацаны вчера в школу ходили. Не сразу же опыт приобретается.
— Буду знать. Ты наших бойцов всех по именам знаешь?
— Конечно. Но обращаюсь редко. В исключительных случаях.
Владимир с тревогой заметил, как побледнел Жердев, как скованны его движения. Он спросил:
— С тобой все нормально? Ты, случаем, не ранен?
Никита повернулся к нему, хотел ответить и вдруг замер. Он боялся пошевелиться, ему казалось, что при любом движении изнутри сильно колет. Испытав необычное для себя ощущение, натужно выдохнул: «Какие-то неполадки в пробирной палатке» и начал оседать прямо на землю. Владимир суетливо поддерживал его под локоть, помогая сесть.
— Рука левая… Шевельнуться не могу, — объяснил Никита.
Ратников присел рядом на корточки. Непривычно, когда Жердев улыбается, но еще непривычней, когда он растерян, с беспомощным выражением лица. Владимир предположил, что у Никиты болит сердце, и тот подтвердил это, сказав, что носит при себе нитроглицерин. Ратников даже удивился, что у Жердева при себе такое сильное лекарство. Видимо, сердце часто побаливает. Никита достал из нагрудного кармана рубахи таблетки, проглотил одну. Через силу улыбнулся.
— Сейчас отпустит. А ты слышал Шавгата: только что те двое прошли. Учти — только что.
И Ратников с горечью понял, что ему передана эстафета. Не ответственность его пугала. Страшно было сознавать, что здесь, в этих незнакомых горах, где он едва не погиб по собственной глупости, рядом не будет Жердева, злого и неприятного типа, который всегда вовремя приходит на помощь.
Аскерова вызвали в штаб погранотряда, чтобы он доложил обстановку. Обычно невозмутимый полковник Гонецкий в этот день был не похож на самого себя: выглядел взъерошенным, беспокойным. Он рассеянно слушал Мансура, подошедшего к висевшей на стене карте района.
— Отсюда после боестолкновения обе группы продолжают поиск в направлении север — северо- восток, в режиме радиомолчания. Предположительно, через час они встретятся с поисковой группой спецназа.
Гонецкий озабоченно поглядывал то на карту, то на самого Мансура. Он слушал капитана вполуха, внутренне готовясь к совершенно другому разговору с ним. Порой во взгляде начальника штаба отряда проскальзывало выражение виноватости.
— А что произошло с командиром группы? — спросил Алексей Григорьевич.
— Только что врачи доложили, что у лейтенанта Жердева обширный инфаркт.
— Ничего себе. — Полковник едва сдержался, чтобы не присвистнуть от удивления. — Жердев — он
