Потом они суетливо, лихорадочно застегивались, поправляли одежду, приглаживали волосы... И вот они опять сидят рядом на кушетке — раскрасневшиеся, потрясенные, не в силах слова сказать перед грандиозностью события, которое свершилось по их воле.
На ковре Лейла углядела три капельки крови, своей крови. А родители заметят? Скорее всего, нет. Лейле стало ужасно стыдно, в ней заговорила совесть. Как громко тикают часы на втором этаже, стук-стук, словно молоток судьи грохочет снова и снова: виновна, виновна, виновна!
— Поехали со мной, — сказал наконец Тарик.
На какую-то секунду Лейла поверила, что такое возможно — она уедет с Тариком и его родителями. Запакует чемоданы, сядет в автобус и оставит позади весь этот кошмар. И неважно, что им готовит будущее — горе или радость, — главное, они будут вместе.
Они — и вместе.
Им будет хорошо вдвоем. Как сегодня.
— Я хочу жениться на тебе, Лейла.
Она подняла на него глаза и испытующе посмотрела в лицо. Никакой игривости, ничего напускного, серьезен и решителен.
— Тарик...
— Выходи за меня, Лейла. Сегодня же. Мы можем пожениться прямо сейчас.
Он заговорил про то, как они отправятся в мечеть, найдут муллу, двух свидетелей, быстро совершат нику...
Но Лейла думала о маме, упрямой и неуступчивой, словно моджахед, о снизошедшем на нее духе злобы и отчаяния... Лейла думала о Баби, который давно уже стушевался и всегда уступал жене, даже когда был с ней не согласен.
В черные дни... мне кажется, ты все, что у меня есть на этом свете.
Есть горькие истины, есть жизненные обстоятельства, от которых никуда не денешься.
— Я попрошу у Кэки Хакима твоей руки. Он нас благословит, Лейла, я знаю.
Правильно, он их благословит. А что с отцом станется потом?
Тарик то шептал, то почти кричал, он умолял, уговаривал, убеждал... Поначалу голос его был полон надежды, потом она начала таять.
— Я не могу, — повторяла Лейла.
— Не говори так. Я люблю тебя.
— Прости меня...
— Я люблю тебя.
Как она ждала, когда же он произнесет эти слова, как мечтала об этом! И вот они прозвучали.
Какая жестокая ирония!
— Я не могу оставить отца, — с трудом выговорила Лейла. — Я — все, что у него осталось. Он не переживет.
Тарик знал это, знал, что долг для нее (как и для него) превыше всего и что тут ничего не поделаешь. Но может, все-таки удастся ее уговорить?
Обливаясь слезами, Лейла стояла на своем.
И выставила его.
И взяла обещание, что прощаться они не будут.
— Я вернусь, — сказал Тарик напоследок. — Вернусь за тобой.
Дверь за ним захлопнулась. Тарик забарабанил в нее кулаками. Потом грохот прекратился, но Тарик еще долго не уходил. Лейла слышала его дыхание.
Наконец со двора раздались его неверные шаги.
Все стихло. Только где-то далеко за городом в горах шел бой.
И еще нарушал тишину стук сердца, отдававшийся во всем теле.
11
Жара стояла невыносимая. Раскаленные горы дымились. Электричества не было вот уже несколько дней. Ни один вентилятор в городе не работал, словно в насмешку.
Лейла лежала на кушетке в гостиной. Горячий воздух обжигал легкие. Родители разговаривали в спальне у мамы. После того как в ворота угодила пуля и пробила дыру, им было о чем поговорить. Последнее время голоса внизу не стихали даже по ночам.
Слышалась далекая тяжкая канонада, пронизываемая близкими автоматными очередями.
Внутри Лейлы тоже не утихала борьба: с одной стороны, стыд и угрызения совести, а с другой — уверенность, что они с Тариком не такие уж страшные грешники и что все случившееся между ними было прекрасно, естественно, пожалуй, даже неизбежно. К тому же неизвестно, увидятся ли они еще когда- нибудь.
Лейла все старалась вспомнить, что ей шепнул Тарик тогда, на полу. Просто «Тебе не больно?» или «Я тебе не сделал больно?»
