что смертники, без права на выбор. Друзья? У меня давно нет друзей, одни партнеры. Разные люди есть среди них. Одни меня обманывают, другие ведут себя честно. Но и для первых, и для вторых важно только одно. Чтобы мой бизнес исправно функционировал, и я сполна рассчитывался. Остальное их почти не волнует. Мама? Вот кто мог бы по-настоящему заплакать. Но ее хватил удар много лет тому назад, и она даже не знает, что я каждый год отправляю солидное вознаграждение врачу за то, чтобы он следил за аппаратом искусственного дыхания, к которому она подключена. И санитарке, за то, что она содержит в чистоте незнакомую женщину в коматозном состоянии. А о Че Геваре плакал не только Пуэбла. Вместе с ним Farewell говорили миллионы. Мои же миллионы хоть и зеленого цвета, но это был цвет гнили, а не жизни.
Но желудок подсказывал мне, что я вполне живой человек. Музыка доносилась из открытого кафе. Тонкая жестяная крыша на четырех подпорках, деревянные столики и печка, на которой дымилось варево. Песня Пуэблы доносилась именно отсюда. Над печкой висел тот самый динамик, из которого кубинец клялся в любви к аргентинцу. Кстати, такое строение по-испански называется каламина, жестянка. Это слово я знал, потому что именно такое имя Че дал своей партизанской базе в Боливии. Странное совпадение. Мы сели за ближайший к дороге столик, чтобы видеть наш «джип». Водитель остался в машине. К нашему столику подошли две беспородные собаки и, развесив лохматые уши, стали внимательно смотреть на нас. Они не надоедали своим присутствием и выглядели довольно упитанно. Собаки, похоже, не собирались попрошайничать. Наша грядущая трапеза, скорее всего, была для них просто зрелищем. Если где-нибудь и откроют собачий театр, то успехом в нем будут пользоваться пьесы, в которых актеры все время едят, лучше, если подольше и без антракта. Словно из воздуха, появился официант и предложил нам меню. Оно, к моему счастью, было на двух языках. Испанском и английском. Пролистав засаленные листы картона, я заметил название «Жаркое из тапари». Что такое «тапари», я не знал. Но звучало название животного заманчиво и почти знакомо. Почти что как «тапир». Из школьного курса биологии я помнил, что тапир это дикая тропическая свинья. Вот и славно. От куска жареной свинины я бы не отказался. Я подсунул меню бодигарду и ткнул в наполовину знакомое слово пальцем. Тот довольно скривил губы и, подняв указательный палец, промычал «О-о-ооо!» Я понял, что «тапари» это о-о-очень хорошо, и вторично ткнул пальцем в название блюда, но уже под носом официанта. Пожилой кельнер в белой грязноватой майке одобрил мой выбор, но вместе с тем начал озабоченно тараторить на испанском. Охранник перевел мне, что, мол, целого тапари я не съем, зверь тянет на две порции. «Хорошо,» — сказал я охраннику, — «давай поделим пополам.» Здоровяк в темных очках кивнул. Официант явно не соблюдал правила субординации. Первую порцию тапари с гарниром из жареной картошки он принес моему конвоиру. Задняя половина неизвестной мне животины лежала сверху желтых крахмальных ломтей. Она была аппетитно подрумянена и очертаниями действительно напоминала зад откормленной свиньи, только уменьшенной до размеров кошки. Охранник ткнул вилкой в дикую свинину, — каковой мне казалась наша еда, — но начал трапезу не с нее, а с картошки. Через несколько секунд принесли и мою порцию. Она ароматно пахла острыми специями. Я подтянул к себе тарелку и развернул, ожидая увидеть пятачок и свиные уши. Но вместо миниатюрного рыла передо мной оказался острый нос и зубы грызуна, торчавшие из полуоткрытого рта. А с вершины картофельной горы свисали передние лапки с небольшими когтями. «Это крыса?» — забулькали у меня в горле слова вперемежку с желчью. «Ну, да, сеньор,» — сказал старший охранник, пережевывая хрустящую кожицу, которую он ловко поддел своей вилкой и отправил в рот. — «Водяная крыса, в этих местах ее много.» Он еще не успел закончить свою фразу, а меня уже скрутили спазмы. Мои внутренности стали сжиматься, и я был не в силах контролировать этот процесс. Конфуза удалось избежать лишь благодаря тому, что в моем желудке ничего не было. Со стороны я, должно быть, напоминал человека, которого внезапно охватил приступ икоты. «Пить, срочно,» — только и успел я произнести между двумя короткими, но сильными, сокращениями желудка. Официант меня правильно понял. Через мгновенье передо мной стоял стакан с янтарной жидкостью. Это был, конечно, столь нужный мне виски. Я хватил стакан до дна. Через край. Напиток подействовал на мои внутренности с интенсивностью средства для прочистки сантехники, а потом упал на дно желудка и тут же расслабил мои мышцы. Спазм прекратился. Я осторожно взял вилкой доставшуюся мне первую половину водяной крысы и, рассыпая на пол жирную картошку, бросил «мэйн курс» ближайшей к столику собаке. Зверюга, сидевшая в первом ряду собачьего театра, явно была не готова к столь авангардному режиссерскому ходу, когда главное действующее лицо, точнее, главная действующая еда, со сцены отправляется прямо в партер. Но зато второй зритель оказался более расторопным. Он кинулся вперед. Едва крысиная голова коснулась земли, пес ухватил добычу и стрелой вылетел из кафе на пыльную дорогу. Его товарищ, который остался в харчевне, не отчаялся и не помчался за конкурентом, чего следовало в этом случае ожидать. Он неторопливо подошел к моей ноге и с достоинством слизал с пола все упавшие вниз картофелины. Когда он закончил, я взял со стола тарелку и поставил ему под нос. Затем поднялся с места и, шатаясь, пошел к машине. Виски почти моментально одурманил меня. Окружающий мир начал с удивительной скоростью терять резкость и менять пропорции. За моей спиной охранники торопливо расплачивались с хозяином заведения.
ГЛАВА 20 — В НЕБЕ НАД ЭКВАДОРОМ. УЖИН С ВИСКИ
«Ну, хорошо,» — думал я, сидя в кожаном кресле «боинга». — «Долорес.» Я только что покончил с обильным ужином, который в первом классе подают сразу же после взлета. Стандартный ужин я съел полностью и даже, под удивленными взглядами соседей по салону, вымокал кусочком белого хлеба весь жир с тарелки. Не объяснять же им, что за сорок восемь часов я успел заправить в себя только пару бокалов пива и стакан виски. «Долорес. Она гордая. Она не хочет, чтобы ей платили за секс. Но почему деньги не взял этот толстый индюк, который из-за денег же и оказался в джунглях?» Это я так про себя назвал Крукоу. Потом я понял, в чем дело. Я глядел в иллюминатор и переводил на понятный мне язык то, что хотела сказать Долорес своей жесткой пощечиной. «Дурак,» — говорила мне она, поставив своей пятерней жирную точку в нашем диалоге. — «Лидия убита врагами. А меня убьют свои, через несколько часов. За нарушение приказа. Так что убери эти ненужные бумажки.» Примерно так же думал и Крукоу. Он был вполне рациональным человеком и очень быстро оценил ситуацию. Начиная с того момента, когда шасси его самолета коснулись чужого аэродрома, пилот перестал нуждаться в деньгах. Они ему были ни к чему. Жить ему оставалось еще меньше, чем Долорес. И Крукоу, как неплохой навигатор, все это высчитал в доли секунды, сразу же после того, как я получил свою пощечину. «Навигатор, говоришь?» — усмехнулся я мысленно сам себе.
— А, знаете, что? Принесите-ка мне виски, — сказал я стюардессе, участливо наклонившейся ко мне так низко, что я заметил, как в смуглой ложбинке за распахнутым верхом белой блузки колышется золотой медальон. Пока она ходила за напитком, я успел достать те бумажки, которые забрал у хвастливого летчика в Путумайо, и разложить их перед собой. Мне осталось только выпить и хорошенько подумать. Это неправда, что лучше всего думается на голодный желудок. В течение последних двух суток я, скорее, действовал интуитивно, ведомый инстинктом выживания, а не разумом. Мое счастье, что инстинкт не привел меня к стенке. Хотя мог. Ну, а теперь, когда желудок отклеился от внутренней поверхности моей спины и заурчал, как двигатель на холостых оборотах, в мой мозг вместе с реками питательных веществ ринулись сигналы «Думай!» И я начал делать то, что у меня получалось лучше, чем у многих моих конкурентов. Думать.
ГЛАВА 21 — ЭМИРАТЫ. МОИ ЛЮДИ
Этот процесс продолжался до самого города Дубай. Именно там, в районе Дейра, и находился мой главный офис. Возле «Дубайских курантов», знаменитой конструкции, похожей на марсианский агрегат из «Войны миров» Уэллса, на вершине которого, вместо лазера, пристроились самые известные в арабском мире часы. Я самым первым среди пассажиров своего рейса прошел паспортный контроль и покинул прохладный терминал. Багажа у меня не было. Ручная кладь — спортивная сумка — была оформлена, как
