быть, если ты не будешь так много пить, ты немного похудеешь. Почему бы тебе не ходить со мной в тренажерный зал? От этого не умирают.
– Я не хочу, – захныкал он. – Не заставляй меня. Я так устаю!
Он плюхнулся на диван, и Билли немедленно прыгнул к нему на колени. «Предатель, – подумала я. – Ведь это я тебя кормлю, а не он».
– Ты уже все собрала? – спросил Эндрю. – Положила мой бритвенный прибор?
– Нет, он пока в ванной. Он тебе завтра понадобится.
– Ты нашла мои купальные плавки?
– Ну да. Все упаковано.
– Как ты? Ты выглядишь грустной.
– Да нет. Просто устала. Я полдня провела в темной комнате. Наверное, лучше сегодня пораньше лечь. Нам завтра вставать в пять утра, потому что регистрация в семь.
При мысли о том, что я уезжаю из Лондона, в котором Макс, и улетаю в Италию, где его нет, я чуть было не заплакала.
– Что сегодня по телевизору?
Я бросила ему программу.
– Идет «Не звоните нам», – сказал он, включая четвертый канал.
Как я могла забыть об этом?! Смотреть на Натали по телевизору было пыткой. Она была очаровательна, просто великолепна. Ничего удивительного, что Макс ее обожает. Я, наверное, с ума сошла, если разрешила даже своим гормонам смотреть в его сторону.
– Трудно себе представить, что она твоя подруга, – сказал Эндрю. – Вы такие разные.
– На самом деле, – ответила я, – у нас гораздо больше общего, чем ты думаешь.
16
На следующее утро по дороге в аэропорт Гатуик мы оба были тихими, но это, наверное, оттого, что не выспались. Робин и Рассел уже стояли в очереди на регистрацию со своими правильно упакованными рюкзаками, которые выглядели совершенно неуместными во флюоресцентных огнях аэропорта. Мы прошли таможенный контроль и пили кофе, ожидая посадки. Робин была, как обычно, молчалива, и я предоставила Расселу и Эндрю вести светскую беседу. Я уткнулась носом в свой путеводитель по Италии, снова и снова перечитывая одну и ту же фразу о бегах в Сиене.
– Ты сегодня очень тихая, – заметил Рассел в своей покровительственной манере.
К счастью, он был все еще в этих идиотских очках, так что я не могла видеть его глаз. Небольшое утешение.
– У меня немного болит голова, – ответила я ему.
– Тогда тебе не нужно пить кофе. При головной боли нет ничего вреднее кофе.
– Спасибо за совет, – сухо сказала я, делая большой глоток кофе.
Эндрю взял меня за руку при взлете. Как всегда. На его языке это означало: если будет крушение, мы будем держаться за руки до конца. Это было одновременно глупо и трогательно. Я пожала его руку в ответ, хотя особо не волновалась о том, превратится ли наш самолет в огненный шар или нет. По крайней мере, тогда наша преданность друг другу была бы описана во всех газетах. И тогда я бы выполнила свою часть обещания «только смерть нас разлучит».
Я не притронулась к своему завтраку, только выпила кофе. Я хотела сбросить не меньше десяти фунтов до того, как снова увижу Макса, так что можно было начинать худеть прямо сейчас. Я закрыла глаза и представила себе его лицо. Так я и приземлилась в Пизе с нежной улыбкой на губах.
Мы прошли в багажное отделение, но и через сорок минут там еще не было нашего багажа. Дети начали плакать, а голоса вокруг становились все более сердитыми, как будто постепенно выяснялось, что из этой маленькой душной комнаты мы больше не выйдем.
– Форменный беспорядок, – приговаривал Рассел.
Мы с Эндрю сидели на полу, а Робин неуверенно примостилась на своем рюкзачке. Прозвучали объявления по-итальянски, которых мы не поняли. Затем я услышала, как кто-то позади меня сказал, что они не могут зафиксировать дверцы багажного отделения самолета в открытом состоянии.
– Ну, это просто возмутительно! – взорвался Рассел и отправился разыскивать кого-нибудь, кому можно было бы пожаловаться.
Во мне нарастало паническое беспокойство. Такое чувство бывает, когда ты зажат в пробке и не можешь ничего сделать. Если бы я попыталась говорить, то закричала бы или заплакала, или и то и другое вместе. Робин обмахивалась номером «Мари Клэр». На губах Эндрю была вымученная улыбка. Он пытался делать хорошую мину при плохой игре. Рассел уже взял на себя роль возмущенного крикуна, так что Эндрю приходилось вести себя рассудительно. Два крикуна в одной компании – это было бы уже слишком.
На то, чтобы в конце концов выбраться из аэропорта с багажом, у нас ушло два с половиной часа – дольше, чем занял весь перелет. Затем Эндрю и Рассел встали в очередь, чтобы взять напрокат автомобиль. Мы хотели попасть на виллу до того, как стемнеет, а уже было половина второго, и нам предстоял трех-четырехчасовой переезд в окрестности Орвието.
– Я поведу, – заявил Рассел и уселся на переднее сиденье.
Мы все были потные, голодные, усталые и в ужасном настроении.
– Как ты, зайчик? – заботливо, как всегда, спросил Эндрю.
Он сидел впереди с Расселом и Робин, а я – сзади.
– Нормально, – успокоила я его. – Хочу закрыть глаза и подремать.
Почти всю дорогу Рассел ругал авиакомпанию, безнадежно устаревший аэропорт, беспомощность этих итальяшек, а также их ужасную манеру ездить и доказывал бесполезность любой нации, которая не способна бегло говорить по-английски. Он ехал со скоростью девяносто миль в час, гудя всем, кто попадался ему на пути.
– Ты ведешь машину, как маньяк, – сказала я ему. – Мне все равно, что ты подвергаешь опасности свою жизнь, но ты должен хоть немного подумать о нас.
– На этой скорости я обеспечиваю вам полную безопасность: у меня превосходные рефлексы, – самодовольно ответил он. – Я реагирую на изменения ситуации на дороге за долю секунды.
– Понятно. Остается надеяться, что у остальных водителей тоже молниеносная реакция, чтобы они могли спрыгнуть с дороги при твоем приближении, – ответила я.
Робин только нервно улыбалась мне, боясь сказать что-то нелестное в адрес своего драгоценного Рассела.
На самом деле я почти надеялась, что он врежется в кого-нибудь. Это послужило бы ему хорошим уроком.
Мы сбились с дороги. До Орвието мы ехали правильно, но потом свернули не на ту дорогу.
– Здесь написано: «Поверните налево через двести метров», – сказал Эндрю, читая написанные от руки указания владельца виллы, который прислал их нам по факсу. – Мы не сможем попасть на нужную дорогу, потому что уже проехали больше мили и здесь вообще нет левого поворота, если только не въехать в ворота, которые остались позади.
– Мне нужно в туалет, – пропищала Робин.
Рассел ничего не ответил. Он неожиданно резко развернулся, пренебрегая правилами.
– Отлично! – завопил он. – Мы сейчас вернемся к этому перекрестку и начнем все сначала!
Я закрыла глаза и попыталась подавить в себе бешенство. Что бы он ни сделал, он всегда прав! Если за эти выходные он не убьет нас или я не убью его, это будет чудом.
До старой каменной виллы мы добрались только к вечеру и, включив свет, увидели, что она обставлена случайной мебелью с тридцатилетним стажем. Стопки журналов стояли у стен. В углу, правда, нашелся маленький телевизор. Все это было покрыто тонким слоем пыли.
– В рекламном проспекте все выглядело довольно мило, – заметила я.
