отрезала она.
Гайон пожал плечами.
— Руфус со всеми такой. Это еще один шип в гниющей придворной розе.
— Его острота до меня не дошла.
Гайон скатал хлебный шарик, криво усмехнулся — страх Юдифи перед нормальным половым актом между мужчиной и женщиной был так силен, что он не решился объяснить, какие бывают отклонения от норм.
— Это к лучшему. Шутка была слишком грубой.
Юдифь прищурилась. Она выпила слишком много вина, ей трудно было контролировать движения и припоминать слова, чтобы убедить Гайона объяснить или догадаться самой.
— Руфус все еще неравнодушен к тебе? — спросила она, растягивая слова.
— Ему ничего не светит, — Гайон нахмурился. Юдифь была почти пьяна. Обычно она не пила за вечерней трапезой больше двух чаш вина и часто разводила его водой. Сегодня он устал подсчитывать количество выпитых ею кубков.
Гайон подумал, что, возможно, Юдифь чувствовала себя неловко, потому и пила. Она не привыкла к большим сборищам, ее нервы были на пределе, хотя раньше она не искала успокоения в вине. У него вдруг возникло подозрение, что виною ее настроения была злополучная кровать в спальне дома на Холборнроуз. Юдифь просто боялась предстоящей ночи и потому воспользовалась советом, который матери часто дают дочерям перед первой брачной ночью — напиться до бесчувствия.
Гайон вспомнил, как она начала отвечать на его ласки сегодня днем, как маленькая искра чувства готова была перерасти в пламя перед тем, как их прервали. Он и не мечтал вызвать ответное желание, зная — оно глубоко спрятано под толстым слоем страха и отвращения. Ему было неведомо, удастся ли пробиться через этот заслон и вызвать хотя бы чувство удовольствия.
— Хватит пить, — сказал он, видя очередной бокал.
— Почему? Мне нра-а-авится. Сначала не-е нра-а-авилось, а теперь нра-а-авится. К этому… привыкаешь, не так ли?
— Когда совсем пьянеешь, — в его голосе звучал упрек.
— Кто пьян? — Юдифь говорила слишком громко. Несколько гостей повернулись к ним. К счастью, в этот момент король вышел из зала, гости стали подниматься с мест, и Гайону удалось утихомирить готовую разбушеваться жену. Но передышка длилась недолго. Вскоре Юдифь почувствовала себя плохо, ее тошнило. Гайон поставил жену на ноги и потащил на свежий воздух, заставив зажать рот рукой, чтобы не вырвало при всех. Едва они вышли, ее стошнило.
— Пусти… — просила она еле слышно.
— Какого черта ты это сделала? — в сердцах спросил он, предвидя ответ.
Когда, наконец, рвота стихла, он прижал Юдифь к себе, как больного ребенка, поднял на руки и отнес к коновязи, где ждали Эрик с Раддемом и Аурайд. Юдифь была почти в бессознательном состоянии.
— Утром она не сможет соображать, милорд, — присвистнул Эрик. Эту фамильярность он мог себе позволить, потому что помнил Гайона еще несмышленым комочком на руках леди Кристины.
— Она уже сейчас не может.
— Бедняжка, — посочувствовал Эрик, вспоминая себя в юности. — Значит, вам не понадобится ее лошадь.
— Нет, — пока Эрик поддерживал Юдифь, Гайон сел в седло, посадил жену перед собой, стараясь устроить так, чтоб не затекла рука. — Глядя на нее, не скажешь, что она такая тяжелая. Кожа и кости, в чем только душа держится!
Юдифь застонала и прижалась к мужу. Хельгунд распахнула дверь и испуганно вскрикнула, увидев позеленевшее лицо Юдифи.
— Слишком много выпила, — объяснил Гайон, внес Юдифь и положил на вульгарную кровать, накрытую красным покрывалом.
Хельгунд, кудахча, как наседка, склонилась над госпожой. Юдифь лежала с закрытыми глазами. Из-за занавески показалось любопытное лицо другой служанки, но тут же исчезло.
— Я останусь спать с сэром Уолтером, — сказал Гайон, хотя ему почему-то не хотелось уходить. Юдифь выглядела такой беспомощной, руки с длинными белыми пальцами безжизненно лежали поверх покрывала, профиль, серьезный и чистый, был неподвижен. Он представил, как она смеется, забавно морща нос, и показывая поломанный в детстве зуб. Ему была знакома ее стройная тонкая талия и мягкая округлая грудь, белая и нежная, как у голубки. А сегодня она намеренно напилась до бесчувствия, предпочтя это состояние интимной близости с мужем.
Хельгунд выглядела расстроенной.
— Миледи очень нервничала в последнее время.
— Знаю, — ответил Гайон и подумал, что то же самое можно сказать о нем, и причина у них одна. Служанка пользовалась большим доверием в замке и знала большую часть происходившего между ним и Юдифью. Сейчас Хельгунд понимала, что хозяин чего-то ждет.
— Милорд, она напоминает лисицу перед ловушкой, в которой находится пища, хочет мяса, но не решается схватить его, зная о расплате.
Гайон сдвинул брови.
— Интересно, какова же моя роль — мяса или расплаты?
— И то, и другое, милорд. Она боится, что ее постигнет участь вещи, которой пользуются при надобности, потом выбрасывают за негодностью. При дворе ходят слухи, что вас привлекает только сам процесс охоты, прочее же не вызывает интереса.
Гайон слушал с большим интересом.
— В этом нет вины Юдифь, милорд. Если бы вы видели, как лорд Морис обращался с ее матерью на виду у всей челяди, когда ребенок был совсем маленьким. Кричал, что набьет ее брюхо семенем на двенадцать детей, тут же тащил в постель и использовал, как проститутку… Так случалось не один раз. Иногда он так спешил, что не задергивал занавески… Мы старались уберечь девочку от этих безобразных сцен, но… — голос Хельгунд дрожал.
— Ладно, — сказал Гайон спокойно, но от служанки не укрылись искры гнева в его глазах. — Спасибо, что сказала. Теперь я знаю, что нужно делать. Можешь идти, я тоже скоро лягу.
Хельгунд сделала реверанс и вышла.
Гайон постарался сдержать ярость. Морис де Монтгомери мертв, что толку желать убить его собственными руками? Валлийцы опередили его.
— Ладно, котенок, — сказал он тихо, убирая упавшую на глаза Юдифи прядь. — Но скажи, как мне избежать препятствий, которые ты ставишь на моем пути?
Он чувствовал, что не безразличен ей, и бывали моменты, когда Юдифь забывала об опасениях. За эти мгновения он готов был заложить душу дьяволу.
По своей инициативе Юдифь ни разу не проявила к нему нежности, не сказала доброго слова. Ревность, да, это демонстрировалось неоднократно, но она была вызвана недоверием, сознанием ненадежности положения. В остальном первый шаг всегда делал он, она чувствовала, что границы свободы выбора для нее сужаются. Сегодня они грозили сомкнуться в тесное кольцо, и Юдифь пыталась вырваться из него. Что же теперь? Мысль об этом причинила боль.
— Спокойной ночи, котенок, — прошептал Гайон, дернул ее за косу и, опустив голову, тихо вы шел из комнаты.
Глава 18
На вершине холма Гайон остановил Раддема и, прикрыв глаза рукой, наблюдал за полетом ястреба- тетеревятника, который рывками набирал высоту, чтобы камнем упасть на зазевавшуюся куропатку.
Принц Генрих, которому принадлежал ястреб, торжествовал победу, следя за падением птицы, на лету терявшей перья. Охотник и сокольничий поспешили к птицам — одна гордо села на руку принца,
