впитывал, остро проживал каждую секунду — и вместе с тем слишком быстро, как это всегда случается с моментами, которые хочется удержать. Он бесконечно повторял свои любимые фигуры — и маленькая шоколадная ножка то ездила по его пролетарской штанине, то перекрещивалась с Красленовой ногой, чтобы сделать под ней кокетливый взмах. Негритянка понимала Краслена с полуслова, если можно так выразиться о танце, вернее — с полудвижения: такая послушная, как будто между ними уже происходило то Прекрасное, что рабочий класс считает правильным и естественным, а буржуазия лицемерно отрицает.
Когда музыка закончилась, они продолжали стоять, обнявшись. Краслен потерся головой о девушкину голову. Та ответила тем же. Губы прильнули к губам как-то сами собой…
— Ты только скажи, — попросила через несколько минут Джессика, уже лежащая без платья. — Правду говорят, что Съезд профсоюзов Краснострании принял резолюцию о невозможности осуждения сексуально раскрепощенных пролетарок?
— Конечно. И давно! — ответил Кирпичников.
Перед тем как осуществить смычку, он успел подумать, что без одежды негритянка похожа на бесстыдный бронзовый памятник Освобожденной работнице, стоящий на одной из площадей родного города.
А потом они долго-долго лежали на кровати и разговаривали. О диамате, о пролеткульте, о положении женщины в буржуазном обществе, о новых самолетах-амфибиях и обостряющейся международной обстановке. Он стал называть ее Жеся, она его — Ленни.
— А правда, что у вас до сих пор женщине невозможно поступить в институт? — интересовался Кирпичников.
— Еще спрашиваешь! Мистеры профессора считают, что наше место на кухне.
— Ох, и отыграются же на них ваши пролетарки, когда освободятся! А вот еще писали, что, мол, если негр померяет в магазине одежду или обувь, то он обязан ее купить, потому что потом ни один белый к ней не прикоснется… Тоже правда?
— Случается.
— Труд! И что, большинство ангеликанцев всерьез верует в этого так называемого «бога»? И детей крестят, вместо того чтобы звездить их, как у нас, и в церкви венчаются?
— Еще как, Ленни! Ты мне лучше вот про что скажи: правда, что в Краснострании все бесплатно? Так же не может быть!
— Не все. Только еда, униформа, услуги и продукция предприятия, на котором работаешь.
— И что, грамотность стопроцентная? И вшей почти не бывает? И прививки поголовные от оспы? И пьянства нет?
— Все правда.
— Боже мой! Какие вы счастливые!
— Мы не можем быть полностью счастливы, пока фашизм в Брюнеции бесится, а в Ангелике пролетарии страдают, — неожиданно серьезно ответил Кирпичников.
Джессика перевернулась на спину и спросила:
— А как ты думаешь, будет новая война?
Домой, то есть в ту халупку, где жили Джо с матерью, так и не сомкнувший глаз, а потому совершенно дохлый Кирпичников вернулся в полседьмого утра. Старуха еще спала. Голый по пояс молодой негр, уже намазавший лицо мыльной пеной, шоркал туда-сюда опасной бритвой о прицепленный на стену брючный ремень.
— Ну-ну, — ехидно ответил он на Красленово «доброе утро».
Кирпичников думал ответить, что сексуальные отношения суть естественная потребность современного пролетария, но счел за лучшее пока промолчать и только зевнул.
— Ложись отсыпайся, любовник, — сказал ему Джордан. — Быстрые вы, однако! Не ожидал… А я вот, видишь, бреюсь. Я теперь рабочий человек, мне нельзя плохо выглядеть! Буду по голове самого Ромберга разгуливать! Хе-хе…
— А? Какого еще Ромберга! По какой еще голове?
— Да шучу я, шучу. Я же на крыше работать буду — вот и говорю, мол, по головам ходить. Ромберг — это хозяин фабрик обувной ваксы. Его контора в Брук билдинге находится. Не одна, конечно, там много контор всяких. Фирма О’Нила, фирма Мориссона, фирма Памперса, фирма Тайлора и Кебба, потом еще строительная какая-то компания, контора нотариальная… Это я, брат, вчера на вывесках прочитал. Надо же знать, в какую компанию попадешь!
— Памперса, говоришь?.. — задумчиво пробормотал Кирпичников.
15
По взволнованной толпе, гудевшей вокруг одного из подъездов Брук билдинга, Краслен догадался, что здесь располагается еще и банк. Подойдя ближе, он убедился, что так оно и есть. Рядом с вывеской «Симсон-банк — ваша уверенность в завтрашнем дне!» был наклеен листок с напечатанной на пишмашинке скупой фразой: «Наличности нет».
— Говорят, что этой ночью подвезут сто тысяч шиллингов! — шепнула дама в шляпке.
— А мы подождем! Мы безработные, нам спешить некуда! — выкрикнул молодой парень.
— Здесь и будем ночевать! — пробасил господин в котелке и пенсне. — Разрази меня гром, если я не вырву у этих прохиндеев свои кровные денежки! И черт меня дернул купить их поганые акции…
— Обменяйте хотя бы одну! Слышите, хотя бы одну! Господом Богом заклинаю вас, слышите! — Тщедущный негр вытащил какую-то розовую бумажку и нервно размахивал ею над головой. — Одну- единственную акцию! По любому курсу, слышите?! Мне нечем кормить сына!
В дверях нарисовался испуганный клерк в клетчатых нарукавниках, опасливо оглядел толпу и сразу же скрылся. Вместо него появился другой, покрупнее.
— Господа, сохраняйте спокойствие! — крикнул он. — Деньги прибудут в ближайшее время! Впрочем, я бы советовал вам попридержать акции, ведь скоро они обязательно пойдут вверх…
— Слышали! Старая песня! — откликнулись из толпы.
— Пошел к черту со своими обещаниями!
— Давай сюда наши деньги!
— Согласно вчерашнему заявлению мистера Чертинга… — начал было клерк, но ему снова не дали договорить.
— Братцы! Вынесем-ка им дверь! — раздался из толпы бодрый голос.
Клерк не стал искушать судьбу и спрятался.
Краслен, с трудом пробившись сквозь толпу, подобрался к крыльцу. На нем располагались шкап, буфет, поставленная на попа кровать и несколько разношерстных узлов с какими-то вещами. Среди этого барахла, здесь же, на крыльце, улеглись мужчина и женщина с грудным ребенком. Судя по всему, эти новобранцы армии бездомных были выгнаны с квартиры за неуплату только сегодня и еще надеялись восстановить прежнее положение, получив с банка некогда вложенные деньги. Через окно было видно, как клерки пытаются забаррикадировать дверь с той стороны.
Вход в контору Памперса находился рядом. Оказавшись внутри здания, Кирпичников пересек отделанный мрамором холл с диванчиками и снующими туда-сюда секретаршами в узких юбках, подошел к лифтам. Нужно было добраться до восемьдесят четвертого этажа.
— Прошу прощения, мистер, — вымолвил где-то между сороковым и сорок четвертым вертлявый парнишка в малиновом кафтане, сопровождавший Краслена в путешествии наверх, — не слышали ли вы что-нибудь о сегодняшнем курсе шиллинга? Нет? А об индексе рынка? Эх, как бы сбегать да выяснить…
На восемьдеят четвертом этаже лифтер, совсем как лакей из детских книжек о царском режиме, когда-то читанных Кирпичниковым, протянул сложенную горстью ладонь.
