огорчает, что столь важное важное решение было принято без моего участия…
— Папа! — жалобно вскрикнула Кунигунда. — Он отпирается! Он бесчестный человек!
— Отпираешься, негодяй! — прохрипел Пшик. — Ладно. По крайней мере, это доказыает, что ты соблазнил мою дочь не ради моих денег и положения. Итак, если мы тебе позволим, ты готов будешь отправиться на все четыре стороны хоть сию минуту?
— С удовольствием!
— Отлично. Ты подходишь. Кунигунда, я согласен. Кажется, это славный малый. Я велю прислуге караулить его комнату, чтобы он не сбежал. И свадьбу надо будет устроить как можно скорее. Может быть, даже завтра?
— У меня нет документов! — вякнул пролетарий.
— Ну, это дело поправимое! — усмехнулася будущий тесть. — Завтра же утром и выправим тебе документики. Что-что, а связи в паспортном бюро у меня есть! Правда, должность я там так и не получил…
21
«Если фашистский режим диктаторский и человеконенавистнический, значит, он незаконный, — размышлял Краслен. — А если незаконный, то браки, заключенные в его учреждениях, нельзя считать настоящими. Получается, с точки зрения пролетариата, я не так уж и женат. Ну и слава Труду!»
Их расписали два часа назад. Новоявленный муж сидел в кресле и думал, что единственный плюс в его женитьбе — получение брюннского паспорта на имя официанта. Время от времени он, сморщив нос, поглядывал на Кунигунду. Та валялась на постели, пожирая конфеты, перелистывая фашистскую прессу и безудержно треща по телефону, специально перетащенному на кровать:
— Алло! Брунгильда? Ой, представь себе, я только что прочла в «Подруге канцлера», что скоро будет война и в моду войдут плечики и строгий покрой! Здорово, правда? Мне ведь все это идет, как ты считаешь?… В общем, я подумала, почему бы нам не прошвырнуться по магазинам и не закупить заранее все, про что тут написано? В журнале говорится, что современные девушки во время войны будут обязаны… А?… Да нет же! Будут обязаны иметь жакет в офицерском стиле! По-моему, это здорово! Хорошо бы война поскорее началась и продлилась подольше, а Брунгильда?
Кирпичников хмыкнул. Кто бы мог подумать, что в первый раз он выйдет из дома Пшика только для того, чтобы его отвезли в бюро паспортов, а потом на принудительную женитьбу! Из окна автомобиля, сидя рядом с не прекращающей болтать Кунигундой, он впервые видел улицы Пуллена — фашистской столицы. В них как будто бы не было ничего особенного: те же кричащие киноафиши, те же вывески частных булочников и парикмахеров, те же мальчишки-газетчики, те же редкие лошадки, лавирующие между столпившихся на улице автомобилей, те же соломенные шляпы и старомодные тросточки, что и в Ангелике, что и везде… Разве что портреты Шпицрутена да флаги с черными крестами то здесь, то там. Разве что вывеска на кинотеатре: «Сеансы для инородцев с 7 до 8 утра». Разве что вооруженные люди в военной форме, расхаживающие по улицам отрядами по 10–20 человек и подозрительно поглядывающие на прохожих. Разве что гигантские самоходные машины в виде клепаных пауков из листового железа — специфический транспорт патрульных. Разве что барражирующие над городом этажерки: за народом Брюнеции присматривали не только сбоку, но и сверху. Разве что оцепление вокруг какой-то спортплощадки, мимо которой проезжали новобрачные: за полицейским кордоном маячили рыжие головы, а несколько жандармов гнали к площадке сжимающую саквояжик женщину с двумя плачущими рыжими малышами. Краслен не стал спрашивать, куда собираются отправить всех этих несчастных…
С регистрацией брака фон дер Пшик медлить не желал, а вот свадебный прием решили отложить, так что после возвращения из присутственного места начался обычный день. Тесть убежал заводить новые связи, призванные помочь в получении должности, а молодожены остались наедине.
— Слушай, а тут еще пишут, что всем брюннским девушкам надо обязательно вступать в «Союз Брюннских Девушек»! — продолжала тарахтеть развалившаяся на кровати Кунигунда. — Оказывается, это модно! Магда Хатцель уже там, и та актриса, которая была в фильме, где они пошли в горы, а потом застряли в маленьком домике, — тоже, представляешь?! Там дают очень красивые значки, Брунгильда! А всего-то надо, что пройти проверку на расовую чистоту и рассказать, за что ты любишь канцлера! Может, запишемся? А?.. Ну, подумай… У меня-то? Да нормально все! Вот замуж, кстати, вышла…
Краслену осточертело слушать эту болтовню. Он вышел из комнаты, спустился на кухню, нашел кое-что перекусить. Желая доказать себе, что свободен не менее, чем прежде, потискался с поварихой. А по дороге обратно, еще дожевывая остатки, снова вспомнил про злосчастную мамашу Курта Зиммеля.
Кунигунда уже не болтала по телефону. Она томно развалилась на кровати, ожидая своего пленника.
— Встань-ка! — сказал ей Кирпичников. — Ну давай, поднимайся! К тебе есть важный разговор.
Фашистка неохотно приподнялась.
— Вчера ночью ты не захотела отпустить меня мирно! И тем самым себя же и наказала! Я не брюнн, мое настоящее имя Абрам Шнеерзон! Я сын шестипалой умственно отсталой ангеликанки и шармантийца- педераста! Теперь ты поняла, что наделала?!
— Неправда! — пискнула Кунигунда. Ее кукольные глазки расширилсь от ужаса.
— Нет, правда! Я обманул всех, обманул имперского измерителя черепов и твоего папу! Ты заставила меня на себе жениться, и теперь ты падшая женщина, изменившая брюннской нации! Ты преступница! Если все откроется, то мои шестерконосые друзья спасут меня в логове коммунистов, но тебе от наказания не уйти! Тебя задушат в газовой камере!
— Солдаты канцлера никого не душат в газовых камерах! — дрожащим голосом воскликнула новобрачная. — Особо зловредных инородцев и госудаственных преступников умерщвляют гуманным способом! Об этом писали в… — Она замешкалась, вспоминая название журнала.
— Ладно, уговорила, — смилостивился Краслен. — Тебя умертвят гуманным способом, и Бальдур сделает из тебя розовое мыло.
— Но я же не знала-а-а-а! — Фашистка заплакала. — Ч-что… т-теперь… де-е-елать…
— Вытереть сопли и слушать меня! — грубо ответил Кирпичников. — Все, что тебе остается теперь, — это вместе со мной скрывать свое положение. В том числе от отца. Поняла? Для начала уговори его отменить визит матери Курта Зиммеля. Сделай что угодно, лишь бы она не приехала, ясно? Я не собираюсь с ней встречаться. Или пусть заявит, что я ее сын! Поняла?
Кунигунда кивнула и несколько раз шмыгнула носом.
— Ты сделаешь то, что я сказал? — спросил Кирпичников, стараясь поддерживать злобную интонацию.
— Сделаю, милый… Но, может, пока что приляжем?
Итак, проблему с мамашей Краслен наконец решил. Она — или уже не она, а подставное лицо? — признала в нем Курта Зиммеля, официанта двадцати двух лет от роду, чистокровного брюнна и члена организации молодых фашистов. Опасность миновала. Правда, для этого пришлось жениться… но чего не сделаешь ради оживления Вождя!
Последующие три дня Кирпичников думал почти исключительно о Гласскугеле. Слонялся по дому, лежал, пил лекарства, думал, не попросить ли тестя о знакомстве с Риккертом, чтоб подобраться через него к объекту розысков… Время от времени, дабы не навлекать на себя лишних подозрений и не провоцировать конфликтов, удовлетворял Кунигундины хотелки; так, нечасто, чтобы не разбаловалась, не больше трех раз в сутки. Стараясь отвертеться от исполнения супружеского долга, Краслен ссылался на то, что все еще нуждается в постельном режиме, но настырная девчонка, как назло, утверждала, что это отлично согласуется с ее планами. Она ложилась под бочок, гладила, обнимала и заставляла нижнюю часть пролетария снова изменить классовым убеждениям верхней части. «Так и быть, последний раз!» — решал Кирпичников.
