Это большой город, насчитывающий свыше миллиона жителей. Но княжество, как нам говорят, одно из самых отсталых. Мы благодарим за приглашение посетить этот город и собираемся возвращаться в Бомбей.
Спускаемся вниз по ступеням к нашим машинам. Сильно проголодались, и наши любезные спутники уже приготовили обед. Под деревом разостлан ковер, на нем скатерть, расставлена посуда с салатом, закуской, различными индийскими кушаньями. В особых кувшинах приготовлена вода для умывания рук.
Обед заканчивается. В воздухе парят коршуны и ястребы. Они спускаются совсем низко и садятся на деревья. Мы подкидываем вверх небольшие куски хлеба, и ястребы, «пикируя», на лету хватают их. Они спускаются все ниже и ниже. Каждый из нас старается подбросить как можно выше кость, кусок хлеба. Ястреб вот-вот схватит когтями кусок пищи, но его выхватывает у него другая птица; драка в воздухе; счастливец, завладев добычей, взмывает ввысь. Птицы наглеют и, не страшась нашего присутствия, «пикируют» прямо на наш импровизированный стол и вдребезги разбивают посуду. Поспешно убираем остатки пищи, чтобы предотвратить полный разгром обеденного стола.
Стемнело, и на бархатном небе вспыхнули яркие звезды, с отчетливой дорогой Млечного Пути. Я сел рядом с шофером. Сильные фары далеко освещают дорогу. Внезапно застигнутые светом зайцы мчатся по шоссе и не сразу сворачивают в сторону, в темень. Перед самой машиной пробежала дорогу стая шакалов. Четыре зеленых светящихся глаза издали смотрят на нас. Кричу: «Тигры, тигры!» Подъезжаем ближе. Оказывается, волы тянут повозку…
И вновь в темноте светящиеся точки, на этот раз — две. Мчимся прямо на них. Из-под фар убегает в сторону гиена, сидевшая на шоссе.
Сворачиваем на тряскую, пыльную дорогу, и наша машина несколько отстает от двух идущих впереди. Начинаю дремать. Вдруг меня будят: «Смотрите, смотрите!» В темноте вспыхнули огромные печи. Огненная масса клубится в воздухе, полыхает зарево. Это сахарный завод.
Поздно ночью на пустынных улицах Бомбея видим огромное количество человеческих тел, прикрытых разным тряпьем. Перед моими глазами стоят величественные памятники Эллоры и Аджанты, созданные талантливейшим индийским народом, и вот страшная картина нищеты, до которой доведен ныне этот талантливый народ английским империализмом.
На следующий день с утра готовимся к выступлению в радиокомитете. Корреспондент бомбейской радиостудии задал нам вопросы, и мы готовы ответить на них.
Едем в радиокомитет, осматриваем студию. Студия занята своим делом — тут репетируют музыкальные номера, там поют, в третьей комнате диктор что-то читает перед микрофоном.
Нас вводят в небольшую комнату, записывают на магнетофон вопросы корреспондента и наши ответы. Самая передача будет происходить несколько позже. Индианка в сари, с красным кружком на лбу, задает нам вопросы. Отвечаем через переводчицу. Ряд вопросов касается наших впечатлений об Индии. Потом следуют вопросы о моей творческой работе в театре и в кино, и в заключение такой вопрос: смогу ли я сыграть в кино роль индийского исторического деятеля? Я ответил: при условии глубокого изучения культуры народа Индии, используя мои личные наблюдения, считаю вполне возможным, почетным и увлекательным сыграть такую роль.
Индийских деятелей искусств, присутствовавших в студии, взволновали мои слова о необходимости глубокого изучения культуры Индии для исполнения одной роли.
После окончания записи мы рассказали о том, что советский актер, подходя к работе над историческим образом, глубоко изучает эпоху, события, стиль времени. И только это позволяет ему правильно понять и прочувствовать материал, который он должен воплотить в сценическом или кинематографическом образе.
Беседа окончена, нас благодарят. Входит индианка, также в национальном костюме и с красным кружком на лбу, — бухгалтер радиокомитета. Она любезно вручает нам два талона в местный банк: гонорар за наше выступление — по 40 рупий. Эти деньги мы так и не успели получить — не было времени.
Я был очень доволен и горд тем, что наша русская речь, наши советские мысли впервые в истории Индии будут звучать в эфире. Быть может, и они в какой-то степени помогут сближению великих индийского и советского народов и укреплению мира во всем мире, столь необходимого простым людям нашей планеты.
Почти месяц мы в далекой Индии. Множество интереснейших встреч, бесед, впечатлений… Всего не запомнить, не записать. Впечатлений столько, что они напоминают сундук, переполненный вещами и поэтому не запирающийся. Перебираю в памяти наиболее яркие, волнующие эпизоды и наблюдения, стараюсь сделать какие-то хотя бы предварительные выводы, суммировать их, подытожить виденное.
Все время не выходит из головы мысль о системе искусственно созданных запутанных кастовых и религиозных взаимоотношений людей, существующей в Индии. Многочисленные предрассудки, словно цепи, опутали и сковали волю и силу народа. Советскому человеку особенно бросаются в глаза и поражают его все эти неписаные «законы» жизни, установленные для простых людей.
Один сотрудник советского посольства в Нью-Дели рассказал нам историю о том, как он обнаружил у себя в комнате мышь, которая своим царапаньем мешала ему работать. Он поставил мышеловку. Ночью мышь попалась, и наш товарищ попросил слугу-индийца уничтожить ее. Слуга выполнил приказание. Но на другой вечер мышь заскреблась в том же месте. Снова мышонок был пойман, и сотрудник посольства просил слугу уничтожить его. Но мышь снова появилась. Оказалось, что индиец не имел права, по существующим «законам», уничтожать мышь, всякий раз выпускал ее из мышеловки, и она возвращалась в комнату, в свою норку…
В Индии множество тропических муравьев-термитов, строящих огромные муравейники — большие глиняные башни, очень высокие, нередко выше человеческого роста. Нам встречались такие муравейники на дорогах, особенно неподалеку от джунглей. Мы проехали несколько огромных муравейников, сооруженных насекомыми в самом кювете дороги. Когда проходили дорожные мастера, они видели, что большим муравейникам грозит опасность — начнутся муссоны, по кювету потекут бурные потоки воды и смоют эти «башни». И дорожные рабочие — их никто не заставлял делать это — заботливо отвели кювет в сторону, чтобы дождь не смыл затейливого сооружения — башню муравьев.
Многобожие в Индии, бесчисленное количество богов и богинь, добрых и злых, тоже говорит о том, что народ хочет добра, красоты и несколько тысячелетий тому назад, создавая свою мифологию, подарил жизнь своим богам, какую сам желал, но не имел и не мог иметь. Индийцы наделяют своих богов всеми радостями и благами жизни, всеми ее наслаждениями. Их боги любят, ревнуют, страдают, имеют много детей. Индиец — простой человек — наивно верит в то, что после смерти ему на том свете повезет больше, чем в бренном земном существовании, и он будет, предположим, торговцем, купцом, богатым человеком! Реакционные круги всячески укрепляют эти верования в людях, усиливают их.
Индийская мифология многообразна. Боги наделены порой сложными характерами. Например, как произошло, что у бога Ганеша слоновья голова? У Шивы, одного из главных индийских богов, и богини Кришны было четверо детей: два мальчика и две девочки. Один из мальчиков, Ганеш, был непоседливый, любопытный ребенок. Вечно он приставал с расспросами к отцу, был назойлив. Как-то Шива занимался какими-то важными делами. Ганеш, по свойственному ему характеру, стал забрасывать отца различными вопросами. Шива сказал сыну: «Перестань, ты мне мешаешь работать. Разве не видишь — я сейчас занят. Мне некогда с тобой беседовать…» Но Ганеш продолжал приставать к отцу. Тогда Шива не выдержал и ударил своего сына по затылку, с возгласом: «Противный мальчишка, перестань мне мешать!» От сильного удара голова Ганеша отлетела. Вошла Кришна и говорит мужу: «Шива, что же ты наделал? Как же теперь наш Ганеш будет ходить без головы?» — «Ничего, — ответил Шива, — что-нибудь при-думаем». И, чтобы успокоить свою супругу, приказал: «Пойди с ним на улицу, с первого встречного сними голову и приставь ее Ганешу». Первым встречным оказался слон. Кришна сняла голову со слона и приставила ее Ганешу. С тех пор слоновья голова украшает тело Ганеша, одного из индийских богов.
Товарищеские встречи с деятелями индийского искусства и кинематографии всегда проходили в обстановке большой непринужденности и сердечности. Чувствовали мы себя так, будто давно знакомы с
