Они угнетают нашу страну. Они дали нам английский язык, которым я со стыдом должен пользоваться, чтобы говорить перед вами (гром аплодисментов)… ибо мы забыли свой родной язык томилли (новый взрыв бурных аплодисментов). Я твердо уверен, что счастливое будущее на земле будет принадлежать Советскому Союзу, Китаю и Индии — трем великим народам, а не этим бестиям англичанам и американцам, которые не могут решать судьбы мира для всего человечества…»
Десятитысячный митинг бурными, долго не смолкавшими аплодисментами встретил речь судьи. Раздались горячие приветствия, обращенные к Советскому Союзу.
Здесь, в Индии, я снова с необычайной силой ощутил, что самое большое счастье для человека — это гордость за свою родину, любимую всеми простыми людьми.
После митинга мы заняли почетные места в «зрительном зале». Начался большой «танцевальный парад», устроенный в честь нашего приезда. И снова мы восхищались поразительным разнообразием прекрасных народных танцев и их исполнением. В «параде»-концерте участвовали и профессионалы и любители — члены художественных кружков. Танцевали школьницы. Отточенные движения индийского танца — игра то одним глазом то другим, с четким приподниманием бровей, то правой, то левой, являли поразительную и необычную технику танца.
Потом танцевали сестры Сита и Рита, студентки одного из мадрасских институтов. Они исполнили танец рук, в котором в каждое движение были вложены определенные слова и мысли. И зрители, понимая содержание танца, восторженно аплодировали юным исполнительницам.
Совершенно неповторимы были и мексиканские танцы. Танцовщица изгибалась, как легкий прутик, головой касаясь пола.
В Калькутте мы видели всемирно известного танцора Удау Шанкара. А здесь, на юге Индии, живет такой же знаменитый мастер танца Сохан Лаль, родившийся в городе Джайпуре. Ему еще не было двадцати лет, когда он с триумфом совершил турне по многим столицам Европы. Сохан Лаль принадлежит к тем мастерам хореографии Индии, которые неустанно пропагандируют танцевальное богатство своей страны, делая его доступным самым широким слоям населения.
— Я борюсь за то, — сказал мне Сохан Лаль, — чтобы танцевальное искусство все шире распространялось в Индии. Моя страна исключительно богата танцами.
На творческом пути Сохан Лаля не раз встречались серьезнейшие препятствия. Он испытывал тяжелые материальные затруднения. Но артист смело боролся за внедрение танца в народные массы и в 1949 году открыл школу, передавая одаренной молодежи свое изумительное мастерство.
На танцевальном параде в Мадрасе в исполнении Сохан Лаля и его учениц-партнерш мы увидели танец «бога ветра». Сначала танцовщик словно похаживал по сцене, взмахами рук изображая легкое дуновение ветерка; затем ветер стихал, потом снова возникал, пугая людей, поклоняющихся богу. Движения Сохан Лаля становились все быстрее, динамичнее, напоминая вихрь. Быстро вращаясь по кругу, тело танцовщика мелькало по сцене, прочерчивая замкнутую линию. Все тело Сохан Лаля вибрировало, каждый его мускул был в движении.
Громом аплодисментов наградила аудитория талантливого танцора. На бис Сохан Лаль со своей партнершей Канта Деви исполнил танец «мечта Мииры». Его партнерша изображала возлюбленную бога, а сам Сохан Лаль — бога Кришну. Служанка храма Миира молится богу Кришне, предлагая ему свое сердце. Она в экстазе падает у статуи бога, которую изображает Сохан Лаль. И вот, кажется, сбываются мечты Мииры, и бог Кришна спускается с пьедестала и начинает с ней танец. Миира говорит Кришне о своей любви. Кончается танец, Кришна застывает на своем пьедестале. Миира пробуждается. Это был только сон, ее мечта так и не сбылась. С редкой выразительностью и тонким артистизмом исполнили этот танец Сохан Лаль и Канта Деви. Игра артистов и их движения были такими жизненными и естественными, что до каждого, в том числе и до нас, дошел смысл этого мастерски исполненного необычного танца.
На сцену выходят девушки в красивых национальных костюмах из парчи, плотно облегающей тело. Одежда танцовщиц усыпана блестками и бусами; на руках и ногах у них браслеты, на шее ожерелья, на головах причудливые золотистые уборы. В каждом движении, жесте этих девушек сквозят женственность и целомудрие, весь танец является совершенством грации и пластики.
С огромным удовольствием смотрели мы концерт и видели, каким количеством талантливейших людей положительно в каждой области искусства обладает индийский народ.
Мы поднялись на сцену, поблагодарили артистов и участников художественной самодеятельности Мадраса, от всего сердца пожелав им дальнейших успехов.
С трудом пробираясь через расступающуюся десятитысячную толпу, мы вышли на улицу. Снова нас стали окружать зрители концерта и толпа, стоявшая на улице. И долго на улице раздавались приветственные возгласы в честь дружественного Индии великого Советского Союза.
Вечером был дан ужин, на котором присутствовали министры и правительство Мадрасской провинции, представители городской интеллигенции, деятели искусства, иностранные корреспонденты.
За ужином шел непринужденный общий разговор. Вдруг в зал ресторана нетвердой походкой входит человек в смокинге, с черными усами, с седым пробором на крашеных волосах. Это индиец, продавшийся американцам журналист. Несмотря на «сухой закон» в Мадрасской провинции, этот субъект изрядно навеселе. Он сразу же обратился ко мне: «Господа, почему же вы не выпьете?» Мы ответили, что соблюдаем закон данной провинции. «Ну, что за разговоры… Вы иностранцы, вам все можно…» Мы категорически отказались присоединиться к этому «джентльмену».
Рядом со мной сидела видная мадрасская киноартистка, и я беседовал с ней. Она расспрашивала меня о советских киноактрисах, а потом, кутаясь в покрывало и зябко поеживаясь, сказала, что сейчас у них холодно и они с нетерпением ждут лета.
Я спросил, какая температура бывает в Мадрасе летом.
— Сто десять — сто двадцать градусов, — ответила моя соседка.
Я был ошеломлен и думал, что не понял ответа. Но оказалось, что исчисление температуры у них принято по Фаренгейту…
Снова завязался общий разговор. Подвыпивший журналист начал укорять одного видного государственного чиновника за то, что мадрасское правительство допустило нас сюда.
— Что вы делаете? Кого принимаете? Ведь мы с вами представляем буржуазное кино, а к вам приехали коммунисты, привезли вам социализм, а вы их принимаете, приветствуете…
Чиновник, видя, что разговор принимает щекотливый характер, старается перевести его на другую тему и отвечает:
— Они привезли нам не социализм, а социалистический реализм.
Сдерживаемся, чтобы не рассмеяться…
Утром на следующий день мы поехали к океану, чтобы все же искупаться. Раздеваемся, бежим к воде. Нас окатывают высокие волны… Вода теплая, ласковая, не хочется вылезать. Мы плаваем, шутим. Вдруг раздается крик: «сап, сап…» К нам подбегают индийцы-рыбаки и на что-то показывают, — надо остерегаться акул, они любят зарываться в песок.
У нас не было времени выехать в окрестности Мадраса, чтобы хотя бы бегло ознакомиться с провинцией, со знаменитыми храмами. Решаем осмотреть храмы, находящиеся в самом городе. Подъезжаем к одному из них. Огромная пирамидальная, восходящая к небу крыша поддерживается фигурами львов и каких-то фантастических существ.
При входе в храм снимаем ботинки, отдаем их мальчику-сторожу. В храме молящиеся жрецы, бородатые, с наполовину выбритыми головами, с разрисованными лбами. Осматриваем храм. В алтарь входить нельзя.
Ко мне подходит один из жрецов, надевает на меня небольшую гирлянду из желтых цветов и что-то бормочет — просит, чтобы ему заплатили. Я дал ему деньги.
Выходим из храма. Тут же продают божков, сделанных из глины; каждый может купить себе своего бога и молиться ему дома. Рядом с храмом стоит большой сарай, крытый железом. Нас ведут по мосту, открывают железные двери, и мы видим огромную колесницу с богом. В свой «престольный праздник» бог совершает путешествие по городу в сопровождении молящихся.
Едем к другому храму. Вход в него построен в виде пирамиды с изображением змей, мышей и других священных животных.
