ночь. Сами знаете, рядового состава не хватает, и караул по нескольку дней не сменяется. А молодежь ныне такая пошла, что за обидное слово может чёрт-те что натворить.
— Да, — вздохнул генерал. — Плохую смену мы себе подготовили. И зарубежные идеологи помогают её растлевать. Чего только по телевидению не показывают. Кстати, давайте послушаем новости. На место катастрофы журналисты, как вороньё, налетели.
Генерал встал и включил телевизор. На экране замелькали рекламные заставки — сникерсы, прокладки, шампуни. Вот наконец появился и ведущий с грустным выражением на лице. И первое сообщение было о катастрофе. Коротко изложив суть дела, он высказал предположение некоторых авиаспециалистов: отказ двигателей произошел либо из-за неполадок в компьютере, либо из-за некондиционного топлива.
— Где же это нашёлся такой специалист, который узрел некондиционное топливо? — усмехнулся руководитель полетов. — Компьютер — куда ещё ни шло, а что он имел в виду под понятием некондиционное, трудно себе представить. Во-первых, слитый отстой топлива проверяли в лаборатории; во-вторых, двигатели не запустились бы, если бы вместо керосина, к примеру, залили дизельное топливо.
— И смех и грех с этими журналистами, — согласился Гайвороненко. — Я слышал, как одна симпатичная бабёнка настырно допрашивала инженера эскадрильи: правда ли, что в баки, в которых было зимнее топливо, залили летнее. Как он ни пытался её разуверить, что керосина летнего и зимнего не бывает, бывают только двигательные масла летние и зимние, она так и осталась при своём мнении. Вот оттуда информация на телевидение, видимо, и попала. Хотя это нелепое предположение наводит на некоторую мысль. Слышали о прошлогодней катастрофе «Ту-154»?
— Это когда на взлете тоже сразу два двигателя отказали?
— Да. О причине катастрофы тогда так и не пришли к единому мнению. Списали на технику, на дефект топливной системы. Но без чьих-то рук просто так она не могла отказать. — Генерал помолчал. — Диверсант мог и здесь объявиться, тем более если охрана самолётов велась плохо.
— Но лётчики и авиаспециалисты тщательно осматривали самолёт. И заложить какое-то взрывное устройство…
— Не обязательно взрывное. Ныне достаточно химических средств, чтобы вызвать соответствующую реакцию. Попробуй обнаружить такой реактив…
Руководитель полетов задумался.
— Диверсант, разумеется, мог пробраться к самолёту — охрана у нас действительно не на должном уровне. И ночь была непогожая… Но залить реактив без специального устройства в баки не так-то просто… Скорее всего действовал не один человек. Ваши специалисты место стоянки «Руслана» хорошо обследовали?
— Ночью шёл дождь со снегом. Какие после этого следы. Но надо как следует проверить…
Они допили коньяк и расстались до утра.
Ни коньяк, ни чай с малиновым вареньем, который Гайвороненко пил ночью несколько раз, чтобы размягчить будто застрявший колючий ком в горле, не облегчили состояния, и генерал встал утром с больной головой и еще большим насморком. Но дело не ждало, надо было по горячим следам вести расследование, и он, разделив комиссию на три группы, одну — на аэродром, другую — опрашивать свидетелей, третью — к месту катастрофы, отправился с последней.
Погода несколько улучшилась, подморозило, но небо все еще было затянуто плотными облаками, из которых временами сыпал снег, и следовало поспешить, пока не замело все следы.
К месту падения самолета группа прибыла, едва начало развидняться, однако там, по развалинам дома, уже лазили молодые парни. Завидев военных, пустились наутек.
«Сволочи, — мысленно выругался генерал. — У людей такое горе, а они мародерствуют и на пожарище ищут чем поживиться».
Снег, достаточно усердно прикрыл следы трагедии, лишь местами виднелись закопченные обломки железобетонной арматуры да хвост оторванного и застрявшего на верхнем этаже самолёта.
Гайвороненко, держа в одной руке носовой платок, в другой — березовую метелку, расчищал снег и вытаскивал куски порванного металла. Внимательно их осматривал и бросал в кузов грузовой машины, специально предназначенной для сбора останков «Руслана».
— Всё существенное уже собрали и в ангар свалили, — подошёл к нему инженер эскадрильи майор Стравойтов. — Лучше там покопаться. А эту мелочь потом с обломками арматуры вывезем.
Гайвороненко ничего не ответил, продолжал осторожно и аккуратно сметать снег с торчащих кое-где дюралевых клочьев.
— Вы ищете что-то конкретное? — уточнил Стравойтов.
— Стараюсь, — подтвердил генерал. — Топливные фильтры, к сожалению, так сгорели, что по ним определить что-нибудь невозможно. Топливные баки — тем более. Надо бы найти хоть кусочек топливных проводов.
Стравойтов с сожалением покачал головой.
— Это все равно что искать в сгоревшем стоге брошенную туда спичку.
— Вы правы, — согласился генерал. — И всё-таки это единственный способ установить качество топлива в баках, о котором, как вы, наверное, слышали, вещали по радио и телевидению.
Майор в недоумении уставился на генерала широко раскрытыми глазами.
— Вы серьёзно?
— Вполне.
— Но это же абсурд! Качество топлива уже дважды проверяли в лаборатории.
— Проверили отстой топлива до полёта, — возразил генерал. — А какое оно было после взлёта? Кстати, вылет экипажа задержался на два часа. За это время в баки можно было влить что угодно или мину куда надо подложить.
— Но экипаж от самолёта никуда не отлучался. И был уже день, — стоял на своем инженер.
— И всё-таки поищите куски топливного провода. От взрыва его наверняка порвало и разбросало, где-то могли остаться осколки…
Они проковырялись на пожарище часа три, генерал уже потерял всякую надежду и хотел дать команду прекратить поиски, когда Стравойтов радостно воскликнул:
— Есть, товарищ генерал! — И приподнял над головой изогнутую, покореженную взрывом тонкую трубку. — Правда, дренажная. Но при взрыве и в неё мог плеснуть керосин.
— Это удача. — Генерал взял трубку и бережно повертел в руках. — Едем в лабораторию…
Находка действительно оказалась стоящей. Анализ керосина выявил содержание в нем некоего вещества, образующего липкие кристаллы, которые, вероятно, и могли закупорить фильтры… Маловероятно, но если доступ топлива в двигатели был перекрыт…
В кабинете командира отряда собрались Гай-вороненко, Возницкий, Филимонов, Брилев и Стравойтов. Остальных членов комиссии решили, пока картина не прояснится, не посвящать в версию, чтобы не вызывать лишних кривотолков, и если действительно совершена диверсия, не спугнуть преступников. Не просто преступников, а скорее всего опасных диверсантов.
Составили список всех, кто был около «Руслана» и поблизости. Потом, обсуждая каждую кандидатуру и выявляя возможность ее причастия к диверсии, вычеркивали одних, ставили под вопрос других, третьих же, наиболее вероятных, выделили в отдельный список. Их оказалось восемь: техник самолета, приборист, радиолокаторщик, водитель топливозаправщика, трое авиаспециалистов, занимающихся погрузкой и креплением в грузоотсеке ящиков с аппаратурой, и водитель тягача.
— Начнем разбор с техника самолета, — подвёл черту под списком Гайвороненко. — Все свободны, кроме полковника Возницкого и полковника Брилева.
Филимонов и Стравойтов направились к выходу.
— Подождите, мы забыли включить в список второго пилота! — берясь за ручку двери, вдруг воскликнул Стравойтов. — А он последний, кто имел отношение к топливу — проверял заправку самолёта. Ко всему, почему-то не полетел.
— Как не полетел? — вскинул смоляные, по-девичьи тонкие брови Возницкий.
