подобная направляющая рука была видна лишь во время той или иной особенно ожесточенной газетной кампании в течение определенного времени и в одной стране. Причем если речь шла не о фашистских, государствах с их «унифицированной» прессой, то очередной приступ антисоветской истерии охватывал не все периодические издания. Антисоветская линия печати менялась в зависимости от взаимоотношений данной буржуазной страны в данный период времени с Советским Союзом, от внешнеполитической программы различных партий и других аналогичных причин. Эти же факторы способствовали иногда появлению относительно объективных материалов, являвшихся данью настроениям трудящихся масс и отчасти результатом стремления честных журналистов и общественных деятелей без предвзятости разобраться в советской жизни. Однако очень часто подобные правдивые материалы были лишь ложкой меда в бочке дегтя, которым буржуазная печать пыталась окрасить нашу страну в сознании миллионов своих читателей. Антисоветская кампания, несмотря на особенности, которые она приобрела в отдельных странах, и на то, что буржуазные издания сами противоречили себе и опровергали друг друга, сводилась на каждом этапе к пропаганде нескольких, всегда лживых, утверждений о нашей стране, которые вполне отвечали социальному заказу, полученному этой печатью от капитала, иногда в виде простого приказа газетных королей.
Бурный рост советской экономики привел к быстрому увеличению оборонной мощи нашей страны. Реакционная печать, постоянно обсуждая эту тему, и здесь опровергала себя на каждом шагу. С одной стороны, это было время довольно открытых призывов к новой интервенции, для чего требовалось всячески принижать силу Красной Армии. Так, например, «Дейли телеграф» опубликовала серию антисоветских статей известного писателя А. Беннета, который утверждал, что во время своей поездки по СССР он видел часового, заснувшего на посту, и неточную учебную стрельбу военных кораблей. Вывод: «Я думаю, что любая европейская армия разгромит русскую армию в течение нескольких месяцев» [263]. Английские газеты писали: большевики могут купить самолеты (в создание советской авиационной промышленности вначале вовсе не хотели верить), но им не обучить собственных летчиков [264], и т. п.
С другой стороны, шло запугивание «красным милитаризмом». Если одна часть буржуазной печати годами призывала к новой интервенции против Советского Союза, то другая часть все это время продолжала кричать о «военном психозе» в нашей стране и что даже чисто оборонные меры с ее стороны могут вызвать лишь гонку вооружений у «пацифистской» буржуазной Европы[265].
Говоря о любом событии внутриполитической жизни, например о разгроме правой оппозиции, антисоветчики уверяли, что он «усиливает сторонников войны» в СССР. Каждая годовщина Октябрьской революции служила поводом, чтобы напомнить о мнимом намерении СССР «свергнуть силой все правительства на земле»[266].
Советский Союз, проводивший последовательную политику мира, изображался «реальной угрозой для Восточной и Центральной Европы в военном смысле», которая, моя, мешает восстановить «международное доверие»[267]. В Советском Союзе наблюдается «военный психоз», в тысячный раз повторил осенью 1932 года лондонский «Экономист» [268].
Нередко те же самые газеты, например «Дейли телеграф», и одобряли планы интервенции и пытались осмеять «страх» Советского Союза перед «капиталистической агрессией» [269].
Газета «Ивнинг ньюс» уверяла: советскому правительству, «как и всему миру, отлично известно, что никто не собирается вести войну против России»[270]. В тот же день в еще одной английской газете, «Бирмингем пост», можно было прочесть: «Сказки о планируемой иностранной агрессии. Да, это просто сказки, и ничего более. Советская Россия не имеет соседей, чьей враждебности следовало бы опасаться» [271]. Эти заявления отделяют менее чем три недели от установления гитлеровской диктатуры в Германии.
Поистине иногда и в лживых заявлениях бывает заключен поучительный исторический урок! А после захвата власти гитлеровцами стали помещаться статьи, в которых уже доказывалось, что коммунисты — сторонники войны: «Если для нацистов и фашистов война — это религия, то для большевиков она, если это возможно еще, нечто большее — вечный и основной инстинкт, столь же естественный, как дыхание», — беспардонно лгала британская реакционная газета [272].
В условиях, когда гитлеровская Германия развернула активную подготовку к войне, часть английской консервативной печати в один голос с нацистами стала обвинять СССР в том, что якобы он «натравливает» европейские страны друг на друга[273].
Между прочим, вскоре после прихода Гитлера к власти в реакционных изданиях начинают появляться статьи явно провокационного толка, что, мол, Советское правительство боится войны, «допустило» установление нацистской диктатуры и что это подрывает авторитет Кремля «в глазах русской молодежи»[274].
Советская молодежь! Сколько места уделялось ей годами в реакционной печати! Ей приписывали «оппозиционность» советскому строю и вражду к западной цивилизации, «разочарованность» и «фанатизм», «отравленность пропагандой» и равнодушие ко всему, кроме техники, разрыв с национальными традициями и национализм. Всего не перечислишь. Старые расчеты на молодежь, каждый раз оказывавшиеся просчетами врагов социализма!
После 1933 года центр антисоветской пропаганды переместился в нацистскую Германию, ставшую и главным очагом военной опасности. Однако и реакционная печать других западных стран не прекратила своих усилий на поприще пропагандистской войны против Советского Союза. Теперь она стала частью политики поощрения фашистской агрессии, подталкивания ее на Восток россказнями о «слабости» СССР, воспроизведением о нем всех мыслимых клеветнических небылиц. Антисоветская и антикоммунистическая пропаганда была той идеологической оболочкой, в которой французские реакционеры совершили во второй половине 30–х годов поворот от прежнего «немцеедства» к потворству нацистской агрессии, а впоследствии к выдаче самой Франции гитлеровским захватчикам [275]. Такой же путь проделали и реакционные правящие круги ряда европейских стран.
ПРИШЕСТВИЕ БОЛЬШОЙ ЛЖИ
К числу своих упущенных возможностей выиграть первую мировую войну германские милитаристы относили промахи и недостатки немецкой пропаганды. Признания Гинденбурга и Людендорфа на этот счет были хорошо усвоены как урок на будущее.
Во введении к одному из трудов по теории пропаганды, изданному тогда в Германии, так характеризовалось ее значение: «Орудие, которым нас победили, орудие, которое осталось за нами, орудие, которое завоюет нам вновь подъем» [276]. Учитывая опыт войны, Людендорф, ставший вместе с Гитлером участником пресловутого фашистского «пивного путча» в Баварии в 1923 году, писал: «Хорошо поставленная пропаганда должна далеко обгонять развитие политических событий. Она должна расчищать дорогу для политики и подготовлять общественное мнение незаметно для него самого. Прежде чем политические намерения превратятся в действия, надо убедить мир в их необходимости и моральной оправданности»[277].
Один из немецких буржуазных специалистов по пропаганде, Ф. Шенеман, в книге «Искусство влияния на массы в США» добавлял: «Вопрос об «абсолютной» или чистой правде в пропаганде такой же праздный, как старый знакомый вопрос — сколько ангелов могут танцевать на острие иглы. Мы должны выступать с нашей правдой» [278].
Гитлер в «Майн кампф» тоже заявлял тогда, что нельзя допустить положения, сложившегося в годы войны, когда «в Англии… пропаганда была первоклассным оружием, а у нас она давала занятие безработным политикам».
