смерть легче перышка!»
Итак, психологическая обработка. Но было и другое, что заставляло быстро свыкнуться с мыслью о смерти. С первых дней курсантов приобщали к системе «физической подготовки». Новичков выстраивали в шеренгу, и пока перед ними ораторствовал офицер, позади кошкой проскальзывал унтер. В его руках была толстая резиновая дубинка. Тишину разрывал первый крик отчаянной боли. Под ноги молодых моряков падала первая жертва. За ней следовали остальные. Юноши кричали, плакали, смешивая слезы с пылью плаца. А над лежавшими раздавался голос офицера: «Прекратить рев, маменькины сынки! Я сделаю из вас настоящих мужчин!»
А потом на плацу моряков выстраивали в две шеренги. Начиналась известная «тайко бинта». По счету «раз» первая шеренга била по лицу своих товарищей, по счету «два» следовал ответный удар. «Раз- два, раз-два! учащалась отрывистая команда. — Сильнее, бей сильнее! Не хочешь?» В воздухе свистела дубинка, и ослушник без сознания падал на плац.
«Воспитатели» не оставляли в покое свои жертвы и ночью. После отбоя в казарме порой неожиданно вспыхивал свет. Офицер и два унтера командовали: «Подъем, выходи!» Замешкавшихся буквально выбрасывали под холодный дождь. Перед строем на плацу прохаживались истязатели: «Что, решили здесь жить, как у маменьки за пазухой? Почему беспорядок в казарме? А ну-ка, дайте мне палку! Мы научим вас уму-разуму или убьем всех!» По команде «кругом!» курсанты повернулись лицом к забору и взялись руками за металлические прутья забора. Первый удар — и первый полный ужаса крик.
Начальство рассматривало наказания как неотъемлемую часть физической и моральной подготовки. Если курсант выдержит в течение трех месяцев издевательства унтеров, он никогда не дрогнет в бою, не сдастся врагу и предпочтет плену смерть. Жестокая палочная дисциплина действительно закаляла. Уже через месяц большинство курсантов чувствовали себя совсем другими, ожесточившимися людьми. Родительский дом, беззаботные школьные годы, друзья — все это было забытым сном. Неужели когда-то была прежняя, та смешная жизнь?
Но были и другие — меньшинство. По ночам они тихо плакали, зарывшись в подушку, проклиная тот день и час, когда добровольно решили стать смертниками. К концу первого месяца некоторые из них пытались бежать. Их ловили, на глазах товарищей подвешивали за руки и избивали палками. Наиболее отчаявшиеся выбирали для себя иной выход — самоубийство. К чему мучиться и ждать все равно неминуемой смерти? Не лучше ли сейчас прекратить мучения и уйти из жизни? Смерть больше не казалась страшной, курсант думал о ней как об избавлении.
Что все это, фантазия журналиста? Нет, былая реальность. О ней рассказали мне отнюдь не в музее, а сами смертники — Кадзуо Сакамаки, бывший герой Пирл-Харбора, и летчик Ясуо Кувахара. Рассказали не на военно-морской базе на острове, а потом, в моем токийском корпункте. На базе же о прошлом свидетельствовали чудом сохранившиеся экспонаты, что разместились на лужайке рядом с учебными корпусами, куда журналистам вход запрещен. Нет, не люди-торпеды. Они взорвались в Тихом океане, а в частности, небольшая проржавевшая подводная лодка, длиной всего лишь 23 метра. Ее подняли со дна океана американские водолазы. Лодка пролежала в морской пучине более двух десятков лет. На борту имелось всего две торпеды. Крупные подводные корабли могли взять на борт не шесть, а только одну такую «малютку». К концу Второй мировой войны Япония имела 230 лодок-малюток. О судьбе одной из них поведал мне Кадзуо Сакамаки, бывший капитан такой лодки, а в шестидесятые годы преуспевающий бизнесмен.
В ночь на 17 ноября 1941 года командование военно-морской базы Куре, что неподалеку от Этадзимы, устроило необычный банкет. У здания, где собрался узкий круг приглашенных, — высшее офицерство, смертники, дежурили усиленные наряды. Охрана тщательно проверяла документы. Седой адмирал не сказал еще и двух слов, как всем приглашенным стало ясно: долгожданный час пробил. Атакой на Пирл-Харбор присутствовавшим предстояло начать самую грандиозную войну на Тихом океане. Адмирал заверил, что детали операции подводников тщательно отработаны. «Наша техника, — говорил он, — не подведет. Она лучшая в мире! Помните, родина, император надеются на подводников!»
В ту ночь Сакамаки долго не мог уснуть. Вспоминалось, как в апреле 1941 года его вызвали в штаб военно-морских сил в Куре и сообщили о назначении командиром подводного корабля особого отряда лодок-малюток. Началась новая жизнь, когда каждый твой шаг окружен завесой полной секретности. По ночам лодки выходили из порта в море. Курс — копия американской военной базы Пирл-Харбор, специально построенная у группы отдаленных островов. Задача — научиться проникать туда незамеченными, прокладывая путь сквозь заграждения. После полугода упорных тренировок это не казалось больше непосильной задачей.
В ноябрьскую полночь 1941 года пять крупнейших подводных кораблей императорского флота покинули свой японский порт. Каждый нес на борту по лодке-малютке. Начался трудный восемнадцатидневный поход. Днем шли крадучись, не поднимая перископов. Командиры вместе с экипажами лодок-малюток снова и снова разбирали детали предстоящей операции. Лодкам-малюткам предстояло отделиться от «маток» в нескольких милях от Пирл-Харбора, проникнуть в гавань и затаиться под боком у вражеских кораблей в ожидании дальнейших событий. Первой в бой должна вступить авиация. Поднявшись с борта авианосцев, бомбардировщики волнами устремятся в атаку на флот противника. В задачу лодок-малюток входило добить оставшиеся вражеские корабли.
В 22 часа 6 декабря 1941 года корабли-носители заняли исходные позиции вблизи американской военной базы. А еще через пару часов лодки-малютки начали самостоятельный поход. На Сакамаки сразу же обрушились неудачи. «Лучшая в мире техника» подвела. Вышел из строя компас, пришлось идти наугад. Затем нарушается баланс, и лодка рискует всплыть на поверхность. Сакамаки начинает в спешке переносить вместе с подчиненными балласт из носовой в кормовую часть. Пот заливает глаза, не хватает воздуха. Наконец удается выровнять лодку. Вскоре ее сотрясает удар — сели на коралловый риф. Снова переноска балласта. Проходят часы, прежде чем можно двигаться дальше. Пробоины нет, зато новая беда — не работает пусковой механизм обеих торпед. Капитан Сакамаки принимает решение: попытаться протаранить один из вражеских кораблей и взлететь вместе с ним в воздух. Лодка больше не прячется, она идет на поиски жертвы. Но кислород на исходе, и Сакамаки теряет сознание. Очнувшись, он понимает: все, конец батареи и двигатель не дают электроэнергии. Надо срочно покинуть лодку. Утром американские часовые задержали на берегу голого человека — «гавайца» с потонувшей рыбацкой шхуны. Доставленный в комендатуру «рыбак» заговорил по-японски.
В музее, вернее во Дворце воспитания на Этадзиме, я познакомился с его директором, участником Второй мировой войны.
— Смертники — наша гордость, наши герои, — убеждал он с жаром меня. Они умолкли навеки. Вместо них обязаны говорить мы, говорить до конца дней, чтобы наша молодежь стала такой же прекрасной.
Учиться у смертников? Что об этом думают не директор, а они сами те, которые уцелели? Сакамаки перечеркнул прошлое.
— Я предпочитаю не думать о нем, — говорит он мне в Токио. Современной молодежи надо учиться другому — уживаться с людьми, находить взаимопонимание.
— Прошлое мне кажется страшным сном, — вторит ему Ясуо Кувахара. Скажите, когда вы просыпаетесь от кошмара, вам хочется продлить этот страшный сон?
Мы сидим с ним в токийском корпункте «Известий» и разговариваем по душам. Он знакомит меня с практическим курсом самоубийства, который проходил каждый летчик-смертник, — пикированием на вражескую цель. Кувахаре хорошо запомнилось первое тренировочное пике. С высоты двух тысяч футов хорошо видны взлетная полоса и маленькая башня — контрольная цель пике. Выйти из пике приказано на высоте не более ста футов от этой башни. На какие-то секунды чувствуешь себя загипнотизированным этим зрелищем. Бараки казарм, стоящие внизу самолеты несутся навстречу тебе с огромной скоростью. Кажется, вот-вот твой самолет пронзит контрольная вышка. Скорее, скорее взмыть снова вверх! Нервы не выдерживают, рука рвет на себя рукоятку, и машина устремляется в небо. Приборы фиксируют: до башни оставалось не сто, а целых двести футов. Задание не выполнено! Вторая попытка. Твой истребитель пристраивается в хвост товарища. Тот уже над самой контрольной башней — последний момент для выхода из пике. Секунда, вторая, третья… и на бетонном покрытии вспыхивает огромный факел. Нет ни самолета, ни твоего товарища. Так со стороны будет выглядеть и твоя смерть.
