промысел в море. Там от отца к сыну передается кладезь знаний, накопленный веками, и секреты наследственной профессии. Каждый подросток уже может на твоих глазах свеситься за борт и поймать голыми руками рыбу. Повзрослев, он способен точно предсказать, где сегодня рыбака ждет удача. Ему не страшна в поединке акула. Он сумеет ее победить или в крайнем случае просто отогнать.
Чао
Лей искусные мореходы и рыбаки, но прежде всего — замечательные ловцы жемчуга, раковин, крупных лангустов.
Горизонт розовеет, из-за гор на далеком берегу всплывает огромный золотой шар. Первые солнечные лучи прогоняют сонливость, а вместе с ней тает наша беседа. Теперь не до рассказов, мы практически у цели небольшого, затерянного в море островка. Дно хорошо освещено, можно начинать промысел.
Сири
проверяет компрессор, сын же его тем временем надевает маску и пояс с тяжелым грузом. Все в порядке, пора уходить под воду. Негромкий всплеск, и резиновый шланг скользит в глубину, словно бесконечно длинная морская змея. Вокруг опять все спокойно, как будто бы и не было человека, исчезнувшего в пучине.
Сири
пристально следит за направлением движения шланга. Наконец становится ясно: сын добрался до места и приступил к промыслу. Теперь можно снова поговорить.
— А вы в самом деле напишите о племени
Чао
Лей? В чем нас только не обвиняют там, на берегу! — начинает старейшина разговор. — Мы и бездельники, и безответственные люди, не думающие о завтрашнем дне. Если есть у нас рыба, то мы не выходим на промысел, пока ее не съедим. А как и где хранить новый улов? В деревне нет холодильных камер и даже простых холодильников. Если перекупщик не берет товар, что делать с рыбой? Выбросить на свалку? Говорят, что
Чао
Лей беззаботны как дети. И в свидетельство тому приводят даже такой пример — в их языке, мол, даже отсутствуют такие слова, как «опасность», «проблема». Но ведь опасности и проблемы — неотъемлемые спутники всей нашей жизни.
— Не спорю, — продолжает он через минуту, — у моего народа, впрочем как и у других, немало недостатков. Но посмотрите, как мы плотно спаяны, как заботятся младшие о старших, какой свободой пользуются наши женщины, как всегда мы готовы прийти на выручку друг другу.
Сорок пять минут, отведенные ловцу на пребывание под водой истекают. Пора его поднимать на поверхность. Вот мы видим черную копну волос, потом и всего ловца, которому помогают взобраться на борт с тяжелым грузом. В его сетке-мешке — раковины самой причудливой формы. Юноша тяжело дышит, будто его легкие хотят запастись кислородом на всю оставшуюся жизнь. Ничего, отдохнет и придет в себя, говорит отец.
Через несколько минут под воду уходит сам
Сири
. Так отец и сын меняются целый день с часовым перерывом на обед. Невольно мысли возвращаются к словам о спаянности и взаимовыручке среди
Чао
Лей. Если ты надежно гарантируешь жизнь твоего товарища по промыслу, то и он отвечает тем же. Как в альпинистской связке: либо выживешь и покоришь вершину, либо без страховки друга сорвешься в пропасть.
Когда солнце приближается к закату, лодка ложится на обратный курс. На дне ее неприглядной темно-бурой горой громоздятся раковины. Рассмотрев как следует улов,
Сири
замечает: ничего ценного. За стоящими раковинами надо уходить далеко и без журналистов.
— А что вы называете стоящей добычей? — спрашиваю я. — Жемчуг?
— К сожалению, натуральный жемчуг в
Андаманском
море большая редкость. Найти его — что выиграть автомобиль в лотерею. Даже просто раковины-жемчужницы сами по себе не частое везенье. Продаем их по семь долларов за штуку. Покупает их японо-тайская фирма «Пёрл нага
компани
». На ее плотах у берегов
Пукхета
десять тысяч раковин.
Сири
настроен благодушно и охотно делится знаниями о жемчужном промысле. В
Андаманском
море ловятся два вида жемчужных раковин. Самая крупная Хон мук
джан
(
Пинктада
максима) наиболее дорогая: семь-восемь долларов за штуку. Ее добыча составляет около 20 тысяч штук в год. Остальные 80 тысяч раковин, добываемых жителями деревни, принадлежат к дешевому виду. Их продают по семь долларов за килограмм перламутра.
Трудное это дело — выращивать жемчуг, продолжает мой собеседник. Я не говорю о сложности операции, которой подвергаются раковины. Еще хлопотнее сохранить их живыми в послеоперационный период. На плотах «Пёрл нага
компани
» для них создаются курортные условия. Выбираются такие участки моря, где абсолютно чистая вода, изобилующая планктоном, и, что не менее важно, господствует абсолютная тишина. Шум моторки или скутера может погубить капризного моллюска. Работники фирмы ежедневно следят за температурой воды, регулярно перевертывают жемчужницы с боку на бок, совсем как младенца в колыбели. Через три года раковину вскрывают и извлекают выросшую жемчужину. Далее снова операция. За пятнадцать лет жизни
Пинктада
максима способна дать от трех до пяти жемчужин.
Со вторым видом раковин, если они пригодны для дела, а не для использования в качестве простого источника перламутра, забот меньше: они неприхотливы, дают жемчужины через девять месяцев, причем не по одной, а по две, по три. Зато
Пинктада
максима производит жемчуг идеальной сферической формы и нежно-розового цвета, что больше всего ценится в Таиланде. Голубые, черные и другого цвета жемчужины не пользуются популярностью, их экспортируют за рубеж.
— Знаете, поиск раковин на морском дне не только прибылен, но и увлекателен. Испытываешь то же чувство, что и охотник в джунглях, когда он преследует редкого зверя. Хон мук
джан
сегодня тоже редкость, и, наверное, вскоре этот вид совсем исчезнет… Так же как и мы, люди племени
Чао
Лей, невесело заканчивает мой собеседник.
Грустные и, кто знает, возможно, пророческие слова. У членов племени нет надлежащих материальных, социальных и медицинских условий. Дети лишены образования и не знают даже тайского — языка страны, в которой живут. Они жертвы эпидемий и самых разных детских заболеваний, что постоянно процветают в антисанитарных условиях деревень. Средняя продолжительность жизни мужчин племени не достигает шестидесятилетнего рубежа. В 50 лет многие из них теряют зрение и слух — сказывается специфика профессии.
Рядом с пляжем
Равай
есть крупнейший на острове магазин даров моря. Его стоянка заполнена огромными туристическими автобусами. Здесь прекрасный выбор морских диковин и шедевров народного мастерства. Торговля идет весьма бойко. Разве не заманчиво богатому американцу или немцу увезти на родину редкую раковину каури, дамскую шкатулку из перламутра, лампу или дорогое зеркальное трюмо в обрамлении раковин-жемчужниц? За столпотворением туристов наблюдает со стороны парень атлетического телосложения. Сотрудник безопасности? Не похоже. Слишком много на нем драгоценностей — толстая золотая цепь на шее, золотой браслет на руке и перстень с крупным бриллиантом.
Подхожу к нему и слышу равнодушное: что вам угодно? Для него я один из любопытствующих, их немало в магазине. Они фланируют у витрин с горящими глазами, рассматривают, как в музее, шедевры прикладного искусства и… ничего не покупают. Несмотря на молодость, у парня выработался навык безошибочно определять, кто есть кто. И в этом случае он, безусловно, прав — содержание моих карманов оставляет желать лучшего. Но тем приятнее наблюдать за переменой на его лице, когда протягиваешь журналистское удостоверение, выданное Департаментом по связям с иностранной прессой при премьер- министре Таиланда. Парень расцветает в любезной улыбке:
— Разрешите мне быть вашим личным гидом. Надеюсь, вы расскажите о нашем магазине в печати.
Сомчаю
Патамакантину
всего 26 лет. Три из них он специализировался по бизнесу в американском колледже. Сейчас командует магазином фирмы «
Пукхет
сишелл
», принадлежащим его отцу.
— Вас интересует, как идет мое дело? — переспрашивает он. — Неплохо. Только в США я поставляю ежегодно товар на сотни тысяч долларов. Планы еще обширнее — открыть в Вашингтоне и Нью-Йорке сеть своих магазинов, а здесь, в
Равай
, закончить строительство музея морских даров, который уже сам по себе станет броской рекламой для фирмы. Без перспективных, продуманных
