опасности он подвергает любимого сына, посылая его к братьям одного, тем более с наказом, откровенно утверждающим Иосифа в роли доносчика, которую он раньше играл без санкции отца.
В предыдущем поколении, когда самому Иакову грозила месть брата Исава, их мать Ревекка поспешила отослать любимого сына в надежное место. А сейчас Иаков послал своего любимого сына буквально в львиное логово. Более того — позволил ему идти туда в той самой полосатой рубашке, которая уже вызвала однажды их гнев и вообще настолько не похожа на рабочую одежду, что само появление в ней на пастбище можно расценить как чистой воды провокацию.
Меня это удивляет: что случилось со всегдашней настороженностью Иакова? Куда девался человек, вечно ожидающий самого худшего и заблаговременно защищающий свои тылы? Тот, что сказал матери: «Может статься, ощупает меня отец мой» (Быт. 27, 12)? Тот, что повторил Лавану во избежание ошибки: «За Рахиль, младшую дочь твою» (Быт. 29, 18)? Тот, что перед встречей с Исавом продумал каждую мелочь и рассчитал каждый свой шаг? Может быть, он понимал неминуемость столкновения между Иосифом и его братьями, но надеялся, что оно не будет особенно серьезным? А может быть, даже надеялся, что в результате Иосиф поймет нестерпимость своего поведения?
Но если Иаков и допускал возможность такого столкновения, он, безусловно, не представлял себе, к каким тяжким последствиям оно приведет. Даже он, испытавший на себе ненависть брата, который в гневе хотел его убить, не знал, насколько сильной и опасной была зависть и ненависть его сыновей.
«И нашел его некто»
Как и его отец, Иосиф не был земледельцем. Как и его отец, он тоже видел сны. Но похоже, что, в отличие от Иакова, к Иосифу сновидения приходили также наяву. По дороге на пастбище он заблудился, не нашел своих братьев и мог вернуться домой, но побоялся нарушить приказ отца и продолжил поиски. И тут его встретил загадочный человек, которому предназначена важная роль в предстоящем.
«И нашел его некто блуждающим в поле, и спросил его тот человек, говоря: чего ты ищешь?» (Быт. 37, 15).
Кто этот «Некто»? И каков смысл в том, что это он нашел Иосифа, а не Иосиф его? И не просто встретил его на дороге, а именно «нашел»? Что, он искал его? И если да, то зачем? По чьему поручению? Ведь это он подошел к Иосифу и завел разговор, а не Иосиф обратился к нему и попросил помощи.
Читателю ясно, что появление этого человека не случайно. На ум приходит «Некто», боровшийся с Иаковом за несколько глав и лет до этого, на переправе Иавок (Быт. 32, 24), ибо и тот «Некто» появился накануне встречи между братьями, которые весьма не любили друг друга.
Так или иначе, человек этот спросил Иосифа: «Чего ты ищешь?»
Иосиф сказал ему: «Я ищу братьев моих; скажи мне, где они пасут?»
Человек сказал: «Они ушли отсюда; ибо я слышал, как они говорили: „Пойдем в Дофан“».
Каким образом этот человек услышал разговор братьев? И откуда он знал, что пастухи, которых он слышал, — это братья Иосифа? Сомнений нет. Этот человек знает слишком много. Он не просто человек. Он послан в это место, и у него есть роль, ибо если бы он не нашел Иосифа, тот вернулся бы к отцу невредимым. Но Иосиф встретился с ним, пошел из-за него в Дофан и в результате нашел своих братьев, которые замыслили его убить: «И пошел Иосиф за братьями своими, и нашел их в Дофане. И увидели они его издали, и прежде нежели он приблизился к ним, стали умышлять против него, чтобы убить его. И сказали друг другу: вот, идет сновидец: Пойдем теперь, и убьем его, и бросим его в какой-нибудь ров, и скажем, что хищный зверь съел его; и увидим, что будет из его снов» (Быт. 37, 17–20).
«Зацикленность» братьев на снах Иосифа свидетельствует, что они, пожалуй, больше ненавидели его за эти сны, чем за полосатую рубашку и за то, что он — отцовский любимчик. Эта ненависть была вызвана не только вызывающе высокомерным содержанием его снов и навязчивой потребностью Иосифа пересказывать их. Слово «сновидец», которое они употребили, показывает, что их раздражала сама его способность видеть сны, само наличие снов в его душе. Оно подтверждало его сходство с отцом и отличие от них. Оно подчеркивало, что он превосходит их в духовном плане.
Они раздели и избили его и бросили в безводный колодец, после чего уселись есть у того же колодца, наглядно подтверждая этим свою злобность и бесчувственность. К счастью, Рувим и Иуда предотвратили готовившееся вслед за этим убийство. Первый сказал: «Не проливайте крови», а второй предложил: «Пойдем, продадим его Измаильтянам, а руки наши да не будут на нем; ибо брат он наш, плоть наша».
Так и произошло. Кстати, автор разделил эту историю на две части. В первой, где рассказывается, как Иосифа бросили в колодец, а потом продали измаильтянам (Быт. 37), Иосиф не произносит ни слова. Читатель может подумать, что его, как когда-то Исаака во время жертвоприношения, поразили шок и немота. Однако дело было не так. А как оно в действительности было, читатель узнает только через несколько глав и через много лет после этого, когда на Ханаан обрушится голод и братья отправятся за хлебом в Египет.
Иосиф, к этому времени уже «второй после фараона», узнал их и обвинил в шпионаже. «Точно мы наказываемся за грех против брата нашего, — сказали они друг другу. — Мы видели страдание души его, когда он умолял нас, но не послушали; за то и постигло нас горе сие» (Быт. 42, 21).
Иными словами, Иосиф в тот день не молчал. Он кричал и умолял о пощаде. Только теперь читатель видит все детали этой душераздирающей сцены и слышит не только слова братьев, но и мольбы Иосифа, доносящиеся со дна колодца.
Но вернемся назад. Вот Иосиф уже продан направляющимся в Египет арабским купцам, а братья, намочив его полосатую рубашку в крови козла, предъявляют ее отцу со словами: «Мы это нашли; посмотри, сына ли твоего эта одежда, или нет» (Быт. 37, 32).
Потрясенный горем и отчаянием, Иаков не заметил холодность и отчужденность, которые веяли от этих слов. Охваченные ненавистью, братья даже не дали себе труда упомянуть имя Иосифа. Они сказали «сына твоего», а не «Иосифа» или хотя бы «нашего брата». Но Иаков воскликнул только: «Хищный зверь съел его; верно, растерзан Иосиф. И разодрал Иаков одежды свои и возложил вретище на чресла свои». И тут проявилась еще одна сторона дела: оказывается, жестокость и бессердечие братьев куда больше, чем мы себе представляли. Они делили с отцом траур по погибшему сыну, зная, что он страдает из-за гибели, которой не было. Они навязали ему мучительную многолетнюю скорбь по якобы растерзанному зверем сыну. Даже Иуда, который впоследствии отделился от остальных, словно ощутив отвращение к тому, что они совершили, не рассказал отцу, что Иосиф жив.
В книге Бытия есть много примеров обмана и сокрытия правды. Так, Авраам обманул фараона, царя Египта, и Авимелеха, царя Герары. Он скрыл от Исаака подлинную цель их похода на гору Мориа. Ревекка и Иаков обманули Исаака, и Иаков выдал себя за Исава. Лаван обманул Иакова и дал ему Лию, которая притворилась Рахилью. Рахиль обманула своего отца Лавана, украв у него идолов. Фамарь нарядилась блудницей и забеременела от Иуды. Но ничто не сравнится с той жестокостью, с которой братья Иосифа обманули своего отца. Они обрекли его оплакивать еще живого сына, и, что еще страшнее, прошло много лет, прежде чем он узнал правду. Библия говорит, что он «оплакивал сына своего многие дни», и читатель легко может представить, что пережил Иаков и какие страшные картины проносились перед его глазами: разрываемое клыками хищника тело сына, его раздробленные кости. У него не было даже частицы сыновней плоти, чтобы прижать к губам, никакой могилы, чтобы распластаться на ней, содрогаясь в рыданиях, — но на протяжении всех этих лет братья ничего не сказали своему отцу.
Пройдут десятилетия, Иаков будет все больше дряхлеть на глазах сыновей, но они все еще не скажут ему правды. Как они жили с подобной ложью все это время? Библия, как обычно, предоставляет читателю самому размышлять об этом. Автор не рассказывает, говорил ли Иаков с сыновьями о их преступлении после того, как Иосиф открылся им в Египте, и не сообщает, извинились ли они и просили ли у него прощения. Но когда он вернулся с ними в Египет и увидел сына своего Иосифа живым, он сказал фараону потрясающую фразу: «Малы и несчастны были дни жизни моей» (Быт. 47, 9).
В словосочетании «дни жизни» нет ничего нового. Так было сказано и о жизни Сарры и о жизни Авраама. Но о них это было сказано после их смерти, а Иаков подытожил свою жизнь еще при жизни и,
