проделки. Он прижался к стенке хижины, и сухие пальмовые листья впились ему в тело. Казалось, это доставило радость духу, который снова трижды проухал над хижиной. Теперь не было сомнения, что куражился дед. Это он имел привычку троекратным уханьем выражать свое удовлетворение. Души добропорядочных покойников уходят куда-то в страну мертвых. Но никто не мог сказать, где эта страна находится. Одни говорили, что наверху, другие думали, что внизу. Ясного представления ни у кого не было, даже у стариков. Венкайя заворочался в своем углу и снова стал прислушиваться. Но дух затаился и ничем себя не выдавал. «Наверно, готовит новую шкоду», — вздохнул Венкайя. Дед и при жизни не обладал мирным характером, а после смерти с ним совсем не стало сладу. Венкайя несколько лет назад пытался выяснить, что же, собственно, надо делать с духом — молиться или бросать в него камни. Но никто в племени не мог ему сказать ничего определенного. Даже старый Полайя, немало повидавший на своем веку, не дал совета.
— Ты не один, которого тревожат духи, — сказал он тогда Венкайе. — Это все потому, что мы перестали чтить предков. Янади ходят в индусские храмы и молятся там раскрашенным картинкам. Мы давно забыли даже погребальные обычаи. Духи мертвых возмущаются, а мы не знаем, как их умилостивить.
Дед умер много лет назад — в год Великого голода. Но никто в доме не плакал. Янади не плачут по покойнику. В тот год с трудом достали новую набедренную повязку, чтобы умерший выглядел прилично. По древнему обычаю, на тело положили цветы и листья дерева «пана». Дед, который при жизни делал все не так, как надо, и умер в неподходящий день, во вторник, поэтому к носилкам привязали лягушку. К месту погребения все двинулись в полном молчании, и только беспрерывно бил барабан. Тогда кожа на барабане еще была цела. Перед носилками несколько человек с распущенными волосами исполняли погребальный танец.
Венкайе казалось, что ничего нет страшнее этого танца. Танцоры дергались как будто в конвульсиях, а черты их лиц застыли и были неподвижны. Они не пели и не издавали веселых возгласов. Они двигались молча в своем страшном и печальном танце. Отец сказал Венкайе, что танцоры пугают злых духов, которые хотят утащить душу деда к себе. Танцоры старались напрасно, потому что злой дух еще до смерти сидел в деде и теперь посмеивался, глядя на этот устрашающий погребальный танец. Потом на месте погребения вырыли неглубокую яму и опустили в нее деда лицом вниз, головой на юг. Рядом с ним положили листья «пана», кокосовый орех и медную монету. Отец Венкайи — он был старшим сыном деда ? первым бросил три горсти земли на умершего.
Когда все вернулись в деревню, у хижины деда разбили два глиняных горшка. Так делали всегда, и никто не мог объяснить почему.
На третий день после похорон Венкайя проснулся от странного звука, который исходил откуда-то из глубины хижины. Звуки напоминали то всхлипывания, то плач. Венкайя долго лежал в темноте, прислушиваясь, и наконец понял, что плакала бабка. Венкайя очень удивился, но потом отец объяснил ему, что у них не было еды, чтобы в этот третий день покормить дух умершего деда. Поэтому бабка и горевала. Духу следовало отнести на могилу рис, лепешки и молоко, которое лили в отверстие на могиле. Всего этого не было не только у них, но и во всей деревне.
? Дед вам этого не простит, — причитала бабка. — Он всегла любил поесть. А вы его оставили голодным. Вот он всем вам теперь покажет.
Отец Венкайи сидел на пороге хижины, угрюмо опустив голову, и ни на кого не смотрел. Мать принялась плакать вместе с бабкой. А потом было еще хуже…
На двадцать первый день после похорон янади освящают хижину умершего, чтобы его дух не беспокоил живущих. В этот день устраивается большой погребальный пир. Освящает хижину жрец, он читает заклинания, известные только ему. Но во всей округе не было ни одного жреца-янади. Последний старый жрец умер несколько лет назад, так и не успев передать свое искусство молодому. Говорили, что остались еще жрецы на острове Срихарикхота, который лежит посреди большого озера. Но остров находился далеко, и туда уже не попасть. Чужой индусский жрец-брамин запросил много денег за освящение. Их не было, и хижина осталась без защиты. В этот вечер зажгли только масляный светильник, около которого сидела бабка. Она горестно раскачивалась перед трепещущим огоньком и тянула какую-то известную только ей одной тоскливую песню без слов. На этот двадцать первый день дух деда остался тоже голодным.
Правда, его пытались ублажить барабанным боем и танцами, но дух отверг такую замену. Он хотел есть и поэтому всю следующую ночь выл над хижиной и хлопал крыльями.
— Все ясно, — заключила бабка. — Дед не попал в Верхнюю страну. Теперь он всю жизнь будет метаться между небом и землей.
И бабка оказалась права. Дух не довольствовался вытьем по ночам. Он стал чинить мелкие пакости. Подставлял под ноги камни в неожиданных местах, притворялся ветром, дул на хижину и однажды чуть ее не разрушил. Путал тропинки в лесу, когда молодой Венкайя отправлялся за кореньями и ягодами. Да разве упомнить все дедовы проделки. Правильно говорил отец: голодный способен на все.
И вот теперь этот ночной концерт. Венкайя снова прислушался. Где-то прокричал петух, и старик облегченно вздохнул. Теперь можно было выйти и посмотреть, что натворил этот неуемный дух. Дрожь постепенно проходила, и Венкайя кряхтя, выполз из хижины. На черном предрассветном небе стояла красная ущербная луна. Венкайя осмотрелся вокруг, но ничего подозрительного не обнаружил. И вдруг где- то снова раздался протяжный вой. Венкайя вздрогнул и инстинктивно прикрыл голову руками.
«Ну, теперь не уйти», — мелькнула мысль. Но через некоторое мгновение испуганным слухом он уловил ритмичное постукивание. «Так это же поезд! — обрадовался Венкайя. — Ну, конечно, поезд. Только поезд так гудит». Каждую ночь перед самым рассветом он слышал стук колес. По этому стуку он определял, скоро ли взойдет солнце. Поезд ему был знаком и понятен. С духом все обстояло сложнее. «Что же с ним делать? — тоскливо подумал Венкайя. — И спросить не у кого. Может быть, богиня надоумит?»
Но вовремя спохватился, вспомнив, что место прежнего обитания богини пустовало уже несколько лет. У янади не было денег, чтобы купить камень. Вокруг лежали государственные земли, и за хороший камень надо было платить. А без камня ни одна уважающая себя богиня в этом месте жить не будет.
Венкайя тяжело вздохнул и увидел, как начала светлеть полоска неба на востоке. Бог-солнце Сурья кончил свой отдых за горами и теперь просыпался. Венкайя еще раз посмотрел на небо и поплелся к своей хижине. «Только бог Сурья может спасти от злого духа», — размышлял он.
Сурья, духи предков. Духи добрые и злые. Демоны. Богини и боги. Их многочисленные чада и домочадцы. Янади считали, что они населяли джунгли и горы, реки и ручьи. Они были неотъемлемой частью природы. Они формировали образ жизни племени. Той жизни, в которой царили законы и заветы предков. Богам и духам молились, их задабривали, сердились на них, а иногда отвергали. В честь их устраивали шумные праздники с ночными танцами, торжественные жертвоприношения и замысловатые церемонии. Предки удостаивались особого внимания. Для них существовал специальный праздник, когда хижину украшали ароматными цветами и разбивали кокосовые орехи.
Боги и духи были везде: в священном дереве «маргоса» и в акации. Поэтому вокруг этих деревьев янади сооружали каменные платформы. Они были в камнях, в глиняных горшках, в деревянном идоле на острове Срихарикхота, в куске глины, они прятались в фигурках, нарисованных на скалах. Поэтому все это было достойно поклонения. Даже горшок с водой.
И боги не оставались в долгу. Они защищали янади от напастей и болезней, приносили удачу в охоте, вступали в единоборство со злыми духами, гнали косяки рыб в сети, обсыпали кусты сладкими ягодами, вели в места, где были дикий мед и съедобные коренья. Короче говоря, боги старались вовсю, и особенно богини. Могущество последних удачно сочеталось с их трудолюбием. И поэтому матери-богини занимали самое почетное место в своеобразном пантеоне янади.
Самое популярное божество Ченчудевуду. Но единого мнения в отношении пола Ченчудевуду не существовало. Старики утверждали, что это богиня. Молодые считали, что это бог. Но так или иначе, Ченчудевуду всегда заботился (или заботилась) о благосостоянии янади, о росте их семейств и о мире под их пальмовыми крышами. Божеству приносили желтые цветы «могили» и клали в его честь камень на крыши хижин. Камень был на каждой хижине, и живущие в ней считали Ченчудевуду своим домашним покровителем. Ченчудевуду помогали богини местного родового значения. Их звали по-разному, но к имени каждой из них добавлялось слово «амма» — «мать». Полерамма, Анкамма, Кункаламма, Элламма. У
