— Гадаба так встречают гостей. Видимо, они заметили наше приближение.
Я стала снимать ботинки, чтобы перейти реку вброд. Но в это время со стороны деревни показалась группа мужчин. Они тащили с собой некое подобие не то паланкина, не то носилок. Бегом, перепрыгивая через камни, они спустились с горы и ворвались в реку, подняв целые фонтаны брызг. Из нее они выскочили полумокрые и запыхавшиеся. Бросили на берег свои носилки, и на нас обрушился целый град вопросов:
— Откуда гости?
— Надолго ли?
— Будете жить в нашей деревне?
— Едите ли вы рис с карри или без карри?
— Нравятся вам гадаба или нет? и т. д. и т. п.
Не успела я открыть рот, чтобы ответить хотя бы на один вопрос, как носилки были придвинуты к моим ногам и мужчина в белом тюрбане и набедренной повязке сказал:
— Садись, мать.
— Но я могу перейти эту реку сама, — попробовала возразить я.
Тогда он резко повернулся к Рао и спросил:
— Почему эта мать не уважает наших обычаев?
Постановка вопроса была ясной. Мне не хотелось начинать свое знакомство с гадаба с неуважения их обычаев. Пришлось сесть на носилки. Четверо дюжих парней подхватили их. Медленно покачиваясь на носилках, я нежно прижимала к груди свои туристские ботинки. Но обычай есть обычай, и тут ничего не поделаешь.
Когда мы приблизились к деревне, бой барабанов стал еще оглушительнее. Не вытерпев, я соскочила с носилок, и тут же меня окружила целая толпа женщин. На них были короткие, укрепленные на одном плече одежды с белыми, красными и синими поперечными полосами. В ушах блестели огромные кольца- серьги. Гладко причесанные волосы были стянуты бронзовыми обручами.
— Уха-уа! Уха-уа! — закричали женщины голосами ночных птиц.
Так под барабанный бой и крики я вступила в деревню Мачара. Внезапно толпа отхлынула, и я оказалась на просторной и чистой деревенской площади. Две седые морщинистые старухи выступили мне навстречу. Одна из них держала блюдо с рисом, желтым от шафрана. У другой был небольшой металлический поднос, на котором курились ароматические коренья. Началась церемония приема. Опять забили барабаны, и голоса ночных птиц закричали: «Уха-уа! Уха-уа!»
Под этот своеобразный аккомпанемент ко мне приблизилась старуха с блюдом и, низко поклонившись, положила по горстке риса на носки моих ботинок. Я боялась пошевельнуться, чтобы не сбросить рис. Потом она коснулась ладонями моих колен и положила по горстке на каждое плечо. Она провела рисом по моему лбу и щекам, отчего на лице остались ярко-желтые полосы. Эта процедура была повторена несколько раз, в результате я вся с головы до ног оказалась расцвеченной желтым шафраном. Однако гостеприимных гадаба это нисколько не смущало. На ноги мне плеснули несколько пригоршней воды, и в полной боевой раскраске я сделала несколько шагов. Но тут передо мной развернулась цветная змея танцующих женщин.
«Уха-уа! Уха-уа!» — раздались голоса ночных птиц. Барабаны перешли на быстрый танцевальный ритм. А змея то распрямлялась, то снова сворачивалась в кольцо.
Выждав некоторое время, юноши образовали свой круг. И так же, как и женщины, небольшими быстрыми шажками неслись по кругу. Временами цепь танцующих рассыпалась на отдельные кружки, а потом снова собиралась, вытягивалась и, вторя ритму барабанов, стремительно неслась по площади. Рисунок танца был четким и красивым. Руки танцоров крепко переплелись за спиной, а их тела плавно, но в то же время сильно раскачивались с удивительной и своеобразной грацией. В этом танце было столько жизни и радости, столько стремительных неудержимых движений, и он был таким заразительно- захватывающим, что я почувствовала непреоборимое желание немедленно присоединиться к танцующим и громко и свободно кричать «Уха-уа» и, как и они, подставлять смеющееся лицо золотым лучам щедрого тропического солнца. Но танец оборвался так же неожиданно, как и начался. И только глухой рокот барабанов некоторое время еще наполнял площадь.
Посередине площади под развесистым баньяном была сложена из камней круглая платформа содор. Как я выяснила потом, на ней обычно заседает совет деревни, но теперь на содор уселись и гости, и многочисленные хозяева. Площадь со всех сторон была окружена аккуратными глинобитными хижинами, крытыми рисовой соломой. Таких хижин в Мачаре оказалось пятьдесят. Рядом со мной опустился старик. Голова его была покрыта тюрбаном, на плечах болталась рваная фуфайка, за ухом торчала самодельная сигара. Старик посмотрел на меня приветливыми выцветшими глазами и спросил:
— Тебе понравились гадаба?
— Очень, — ответила я.
— А я Дасу Чапари — вождь бодо гадаба.
— Да, да, — зашумели вдруг женщины. — Он наш вождь.
— У вас всегда женщины встречают гостей? — обратилась я к старику.
— Всегда, — был ответ. — Старейшие женщины должны встречать гостя. Ибо женщины — хранительницы наших традиций и таинств.
Теперь я заметила, что женщины в этой деревне проявляли самую бурную активность. Они оттеснили мужчин с содора, и только Дасу Чапари избежал их агрессии. Они показали необычную для женщин осведомленность по части истории племени и старательно помогали вождю соблюсти точность сведений, которые он мне сообщал.
— Слушай, мать, — сказал Дасу Чапари, — я не знаю, что ты хочешь узнать о гадаба. Я расскажу тебе то, что знаю сам, и то, что слышал от стариков.
И он начал рассказывать.
ЛЮДИ С РЕКИ ГОДАВЕРИ
…Давно-давно двенадцать братьев гадаба родились на берегах реки Годавери. Когда они выросли, то отправились в Джейпур поискать себе жен. И между собой они решили: где найдут жен, там и останутся жить. Они двинулись в далекий путь и пришли в джунгли Искинда. Там жила асурин[20]. У нее не было родителей, и она жила одна. У асурин были большие уши, длинные зубы и ногти, огромный нос, а ее волосы свисали до самой земли. Никто не назвал бы ее красивой. Братья натолкнулись на нее, когда она спокойно спала в траве. Они начали совещаться. Один из братьев сказал: «Может быть, она страшная, но все же она женщина. Пусть она станет женой кого-нибудь из нас».
Старший стал спрашивать каждого по очереди: «Хочешь стать мужем асурин?» И каждый из братьев отвечал: «Нет, я боюсь. Она сожрет меня». «Тогда, — сказал старший брат, — я женюсь на ней, но вы поможете мне поймать эту асурин». Братья схватили асурин, сделали дыры в ее ушах и привязали к ушам веревку. Но асурин так и не проснулась. Тогда братья дернули за веревку, асурин стало больно, и она пробудилась. «А! — обрадовалась асурин, увидев братьев. — Все эти дни я была очень голодна. Теперь у меня есть чем закусить». Но братья еще сильнее потянули за веревку, и асурин взвыла от боли. «Не дергайте веревку, — взмолилась она. — Я не трону вас». И тогда братья повели ее за собой на веревке. Они морили ее голодом семь дней, и асурин стала совсем слабой. А затем решили заняться ее внешностью. Они подрезали ее большие уши, вырвали шерсть с языка и укоротили зубы. Но продолжали держать ее на веревке. И асурин снова взмолилась: «Освободите меня. Я никуда не убегу». Так она стала женой старшего брата. Некоторое время спустя она родила ему мальчика и девочку. И тогда остальные братья сказали старшему: «Теперь у тебя есть жена и дети, и ты оставайся здесь. А мы пойдем искать жен для себя». Они ушли, и никто не знает куда. А дети асурин стали настоящими гадаба, и от них пошло все племя.
Было время, когда там, где живут гадаба, были сплошные джунгли и по ним еще не проложили дорог. Гадаба много охотились, а потом стали обрабатывать землю. И появились на земле гадаба деревни. Что касается деревни Мачара, то ее основали два брата: Лимбу Чапари и Гуру Чапари. Они пришли сюда со
