установили оборону в пяти километрах юго-восточнее Орла. Туда и были брошены до пятидесяти танков, сотня бронетранспортеров с автоматчиками, с противотанковыми орудиями на прицепе.
Генерал с нетерпением ждал сообщений о прорыве обороны русских и об уничтожении появившегося у него на фланге танкового подразделения.
Он распахнул окна здания горсовета и слушал бой. Канонада доносилась до центра города вполне отчетливо. Опытное ухо могло без труда установить, что идет интенсивная дуэль танковых пушек. В наступление двинулись два танковых полка. Но через три часа они запросили помощи, сообщив, что атакованы с флангов превосходящими силами русских.
— Этого не может быть! — кричал в телефонную трубку генерал.
Я еще не видел его в таком раздражении. Впервые на моих глазах он пригрозил командиру дивизии военным судом.
До вечера прорыва так и не состоялось. Потери — восемнадцать танков, до десятка требующих ремонта, несколько сот солдат.
Генерал потребовал, чтобы любой ценой был схвачен «язык».
Ни авиаразведка, ни наземная разведка не могли внести ясности в обстановку.
На другой день генерал собрал двести с лишним танков и попытался осуществить прорыв по прямой на Мценск.
Бой на этот раз развернулся на шоссе, точнее, сбоку от шоссе, в районе Нарышкина.
Разведка установила, что сбоку от шоссе оборонительные позиции заняла русская пехота.
Командир дивизии счел необходимым обезопасить свой фланг.
Впереди двинулись мотоциклы, сзади танки. Они тащили на прицепе противотанковую артиллерию, за ними бронетранспортеры с пехотой. Таран осуществляли танки T-IV.
Мотоциклистам пришлось тут же попятиться под огнем русских. Танки двигались, стреляя на ходу. Генерал выехал к месту боя.
Страшно было смотреть на эту лавину стали даже со стороны. Казалось, ничто не могло ей противостоять. И действительно, с ходу, не прекращая ураганного огня, они ворвались на русские позиции. Видно было в бинокль, как они утюжат окопы. Не пехоте же их остановить!
И вдруг из-за холма, из какого-то укрытия выкатились всего четыре танка, всего четыре тридцатьчетверки… Они удавили с фланга, их огонь приходился по бортам немецких T-IV. Огонь с расстояния в бросок гранаты. Но четыре танка против сотни! Немецкие танки развернулись и двинулись в обход тридцатьчетверок. Но тридцатьчетверки не попятились. Они промчались вдоль строя немецких танков и исчезли так же мгновенно, как и появились.
Вдруг совсем с другой стороны такая же стремительная четверка. Я даже был готов подумать, что это те же танки. Но уж очень быстро они изменили позиции, действуя как в хорошо отрепетированном спектакле. Они вновь прошлись по флангу танковой армады и оставили пятнадцать горящих танков. А в это время с другого фланга последовал столь же стремительный налет.
Я уже знал от генерала и его командиров, что тридцатьчетверку немецкий танк мог поразить, только зайдя ей сзади. Но советские танкисты не подставляли спины, они все время шли сбоку от немецких танков, поражая их в самые уязвимые места.
— Они кое-чему научились! — выдавил из себя генерал.
Он приказал прекратить атаку и сосредоточиться для нового рывка. На этот раз в броске должны были участвовать двести танков и сто бронетранспортеров с пехотой.
Шел дождь, подступали осенние сумерки. «Юнкерсы» ничем не могли помочь танкам. Но двести танков и без «юнкерсов» сокрушительная сила.
Командир дивизии явился к нам на наблюдательный пункт с донесением, что все силы дивизии сосредоточены для атаки, что они должны ударить почти в одну точку. Он даже осмелился спросить, не сядет ли генерал в свой командирский танк посмотреть, как будут сбиты позиции русских. Генерал колебался. Еще дребезжали сумерки, но уже расплывались далекие очертания перелесков. Вдруг дрогнула земля, и откуда-то из-за пригорка возник оглушающий рев и свист. Стало светло как днем, огненные кометы опоясали землю. Рев нарастал, как в кошмаре. Генерал и несколько офицеров из опергруппы сидели в надежном убежище, в километре от сосредоточившегося для атаки танкового тарана.
Опытный глаз уловил, что удар огненных комет проносится мимо, а если бы и не проносился мимо, то и на землю падать в блиндаже не имело бы смысла.
Взрывы слились в один сплошной звук горного обвала. Вспыхнула земля, заплясали языки жаркого пламени. В общий грохот ворвались звуки рвущихся боеприпасов. Горели танки… Горели, как подожженные солнечным жаром. И огонь-то был необычным, языки пламени имели странный голубоватый оттенок.
Генерал, ни слова не обронив, стремительно выбежал по ступенькам из блиндажа. Внизу, в долине, где сосредоточились танки для атаки, все пылало и плавилось…
— Я слышал об этом под Ельней! — обронил он сквозь зубы. — Без разведки ни шагу вперед! Боюсь, что Советы здесь успели против нас выставить танковую армию…
Ночью генерал продиктовал письмо в ставку. Он потребовал приезда из Берлина комиссии, которая удостоверилась бы в превосходстве над немецкими танками советских тридцатьчетверок.
Утром пришло донесение о потерях: сорок три танка немецких и два русских…
Командир дивизии казался потерянным. Я его помнил по первым дням наступления, помнил под Ромнами. Таким его видеть не приходилось. Он не мог скрыть душевного потрясения.
— Вас смутило новое оружие русских? — спросил его генерал. — Никакое оружие не может изменить соотношения сил…
— Мастерство их танкистов, — парировал полковник, — это уже постоянно действующая величина… Они бьют из засады, а мы гоняемся дивизией за несколькими танками… Я не верю, что перед нами танковая армия… Несколько десятков танков остановили дивизию…
— Ну, до этого мы еще не дожили! — оборвал его генерал.
— Наши подбили русский танк… Водитель жив…
— И сейчас жив? — нетерпеливо воскликнул генерал.
— Сейчас? А вот этого не знаю!
— Я требовал «языка» для личного с ним разговора!
Полковник поморщился:
— После того как наши горели в долине? Я отдал распоряжение, чтобы его перевязали, привели в порядок… Но я не могу ручаться!
— Немедленно доставить его ко мне!
Мне генерал бросил на ходу, что я должен быть у него переводчиком.
Привели русского танкиста. Обгоревший комбинезон, рука на перевязи, обмотана бинтами шея, повязан левый глаз. Лицо черное от въевшейся в кожу гари.
— Водитель танка? — спросил генерал.
Пленный ответил утвердительно.
Последовал сразу же главный вопрос:
— Сколько на шоссе Орел — Мценск сосредоточено русских танков?
Я не успел перевести вопроса, вмешался полковник:
— Он дал об этом нелепые показания… Пленный уверяет, что перед нами сосредоточено более трехсот танков… В одной точке мы не встречались с такими танковыми силами русских… Оно не могло не быть замечено нашей авиаразведкой… Я положил перед ним карту и попросил указать, где же сосредоточены эти танки. Он указал на пустые места…
Генерал расстелил на столе карту. Поманил пальцем пленного. Танкист оглянулся на меня.
— Подойдите к карте! — предложил я ему.
— Где танки? — спросил генерал и протянул танкисту карандаш. Он был тяжело ранен, ему с трудом давался каждый шаг.
Он опять оглянулся на меня и сказал:
— Объясните генералу, что я не обучен читать карту. Могу и ошибиться…
— Передайте ему, — ответил генерал, — что, если он расскажет правду, хотя бы как он ее знает, мы сохраним ему жизнь. Мы положим его в госпиталь… И я даю слово после госпиталя отпустить его и не
