— Принимаю ваши лекарства, Алексей Алексеевич! — ответил я ему.
— Именно его лекарства! — заметил тут же Василий и усмехнулся.
— Собираюсь к вам… — продолжал я. — Никак не выберусь…
— У меня тоже возникла нужда посоветоваться! — откликнулся Раскольцев. — Помните наш разговор касательно истории? Хотелось бы обратиться к вам за помощью…
— Всегда рад помочь! — ответил я, ожидая, что последует далее, сколь настойчив будет Раскольцев.
— Если вы не очень заняты, я хотел бы к вам заглянуть.
— Пожалуйста! Я закажу вам пропуск.
Я положил телефонную трубку.
— Что это его к нам нелегкая несет? — проговорил Василий. Я ждал именно такой его реакции. Шутя заметил:
— Я не мешал вам опекать вашего Казанского, Василий Михайлович! Почему же вы так несправедливы к моему подопечному?
Раскольцев вошел ко мне в кабинет твердым шагом немного усталого немолодого человека. Держался в меру самоуверенно. Он поздоровался и тут же осведомился:
— Курить вы не бросили?
Он слегка потянул в себя воздух. В кабинете, вероятно, пахло трубочным табаком.
Я виновато пожал плечами.
— Бросать! Бросать! — наступал он. — Ничего не знаю! Бросайте курить!
Он протянул руку и взял меня за запястье послушать пульс. Может быть, именно так ему было легче начинать разговор, ради которого он попросился сюда, в это здание. Профессиональный навык помог ему войти в ритм встречи.
Но я не стал развивать разговора о болезни, я не считал нужным помогать ему. Он сам должен был переступить тот психологический барьер, который, мне виделось, встал перед ним.
Но я ошибся на этот раз. Он пришел к нам не с повинной!
— Решил я, — начал он несколько патетически, — вспомнить былое… Все нынче мемуарами увлеклись… У меня какие же мемуары! Но рассказать как врач, как человек гуманной профессии, о страшном прошлом, о том, что такое фашизм, как изничтожал он личность, мне думается, я сумел бы небезынтересно для нашей молодежи…
Я не поднимал глаз… Опасался, что выдам себя. Лицемерие его меня не сразило, я знал, что это противник из сильных. Я боялся, что выдам свое торжество… Игра пошла. И он пришел меня проверить, проверить, почему я у него оказался на приеме, проверить, конечно, чем я занимаюсь здесь, выяснить, что мы знаем о Шкаликове. Я ждал этого вопроса с минуты на минуту. Я даже ускорил его.
— Чем мы можем быть вам полезны, доктор? Все, что в моих силах, я готов сделать…
— Времени прошло много, — неторопливо продолжал Раскольцев. — Память — инструмент не всегда надежный… Кое-что надо мне перепроверить… Трудно найти теперь тех, с кем пришлось сталкиваться там, в лагерях… Иные умерли, иных не могу найти…
В знак согласия я кивнул головой.
— Трудновато… Согласен! Война раскидала людей! И после войны прошло сколько времени… Но может быть, поищем вместе с вами… Кого вам хотелось бы найти?
— Был у меня там товарищ… Вместе с ним бежали… Он был организатором побега… Его находчивости я обязан жизнью! Простой человек, рядовой солдат…
— А вы разве не были рядовым? — спросил я негромко и как бы даже удивившись. Только на секунду я посветил в бездну, которая разверзлась перед Раскольцевым. Вопрос этот может показаться простым только по первому ходу. Я зацепился за его слова «рядовой солдат». Внешне на этом все и заканчивалось. Начинал войну в рядах Красной Армии Раскольцев тоже рядовым… В карательном легионе он значился по нашим материалам офицером.
Я не спросил, «вы были или не были рядовым», вопрос исходил от открытого подтекста, я как бы удивлялся, что он зачисляет себя не в рядовые…
Боюсь, что Раскольцев не уловил столь сложного подтекста, это, конечно, хорошо, что не уловил, это была еще одна проверка его настороженности. Мне было важно теперь использовать этот его визит с наибольшей для нас пользой. Я не обольщался… Если мы вступали в игру и игра принималась, то с Раскольцевым вот этак, с глазу на глаз, мне беседовать придется теперь не скоро. Он ответил:
— Я был тоже рядовым… Но разница между нами была… Я войну начинал студентом, он начинал, мне кажется, не очень-то грамотным деревенским пареньком… И оба мы попали в плен… По каким лагерям и где он скитался все годы — я не знаю… Мы встретились с ним буквально в последние дни войны… В лагере под Познанью… На польской земле… Шкаликов его фамилия. Сергей Николаевич… И все! Больше я о нем ничего не знаю! В адресном бюро не справишься. Год его рождения мне неизвестен. Место рождения неизвестно…
— И лагерь немецкий, вы говорите, был для него транзитным?
— Привезли его откуда-то…
— Маловато, Алексей Алексеевич! Посудите сами! Никакой пока зацепки вы мне не дали, чтобы его можно было найти…
— Было нас четверо… Одного я встречал после войны… Он умер… Некто Голубев… На улице его как-то встретил… Он бочком, бочком и в сторону… Но потом я справлялся… Он умер…
— Кто же четвертый? — спросил я.
— И имя и фамилию четвертого запамятовал… А может быть, даже и никогда не знал… В последние дни все в лагерях смешалось…
Не нарочно ли так ограничил круг своих сведений Раскольцев, чтобы выведать, не раскроюсь ли я, развивая его поиски? Все могло быть…
— Маловато, Алексей Алексеевич! — заключил я. — Могу дать вам совет… Вам известен адрес этого… Голубева?
— Был адрес… Когда мы встретились на улице в сорок седьмом году, он мне дал его… Несколько лет спустя я его попробовал найти… Не только дома, но и улицы не оказалось на месте. Старое все снесли, новое построили… Тогда мне в райисполкоме и в милиции помогли… Сообщили, что Голубев умер… Один умер… Семьи у него не было… Может, кто-то и был близкий, где же теперь найдешь?
Я развел руками, открыл стол и достал из ящика стола трубку.
— Стоп! — воскликнул Раскольцев. — Трубку долой! Нельзя!
— Трудно сразу, доктор!
— Потом будет легче!
— Мало вы мне дали для поисков… Не знаю, что вам и посоветовать!
— Нас, когда пришли части Красной Армии, допрашивали в особом отделе!
Я встрепенулся, изобразил живейший интерес на лице.
— Какое подразделение, часть, дивизия или полк вас освободили? Что-нибудь запомнили?
— Из истории знаю, что Познань освобождала восьмая гвардейская армия… Запомнил я и дивизию… Допрашивал нас офицер из особого отдела тридцать девятой гвардейской дивизии… Фамилии его не знаю… Не назвался…
Я записал на листке номер армии и дивизии… Фамилию Шкаликова.
— Это уже кое-что, Алексей Алексеевич! Но поручиться вам, что остались протоколы допроса, не могу… Могли и не остаться… Много тогда людей возвращалось из плена… Еще что-нибудь есть?
— Больше ничего…
Я обещал поискать протоколы допроса, мы расстались. Зашел Василий.
— Ну и как? — спросил он, не скрывая иронии. Я вздохнул.
— Ошибки, Василий, надо уметь признавать! Ошибся я! Он и не подумал виниться… Ищет Шкаликова… Для своих воспоминаний…
— Дерзок! — заметил Василий. — Может быть, он еще что-нибудь ищет? Сам он додумался к нам идти или ему посоветовал Сальге?
— Зачем это советовать Сальге?
