товарищей о книге.
Ему уже было двадцать шесть, когда он занялся изучением гитлеровского аппарата власти. Три года — срок небольшой, чтобы сделать какие-то выводы о гитлеровском режиме. Многие факты лежали на поверхности, они были общеизвестны, но многое еще оставалось в тени. Никита внимательно следил за немецкой периодической печатью, стараясь разобраться, какое место в гитлеровском государстве занимают тайная полиция, разведка и контрразведка. Тема была новой: сращивание государственного аппарата с аппаратом тайной полиции, система партии, пронизанная организациями СС и СД.
Еще далеко не все устоялось в гитлеровской Германии, в бешеном круговороте сменялись лица. Но уже начали обрисовываться фигуры первой величины. Гитлер, расчистивший себе дорогу к власти террором и избиением своих же сторонников, Геббельс, Геринг, Гиммлер, Гейдрих, Канарис… Все они не только вожди партии, но и члены организации СС и СД. Полиция внутри партии, партия — полиция. Полицейское государство.
…Они гуляли вечером по Москве. Шли по Каменному мосту к Кремлю. Отец остановился, опершись на перила. Внизу сверкала отражением огней Москва-река.
— Скажи, — начал Дубровин-старший, — у тебя не пропало желание работать с нами? У нас работать?
— Нет, отец! Это у меня никогда не пропадет.
Дубровин повернулся к сыну.
— Ты понимаешь… Тебе по плечу может быть и серьезное дело… Речь идет о…
Дубровин замолк. Отвернулся.
— Я слушаю, отец.
— Речь идет о долгой разлуке с Родиной, со мной, с матерью… Об очень долгой разлуке… На сколько лет? Я сейчас на такой вопрос не смог бы ответить.
— Выезд за границу? Я так должен понять эту задачу?
Дубровин помолчал.
— Выезд за границу? — переспросил он. — Немного легко ты истолковал мои слова… На нелегальную работу. Это будет точнее.
— Это же настоящее дело, отец! В Германию, конечно?
— Очень сложная задача, Никита, — тихо проговорил Дубровин, уловив в голосе сына ликующие нотки. — Боюсь, что у тебя не пропала еще восторженность. Это хорошо — романтика! Прекрасно даже. Но это же работа со всеми ее буднями, радостями, и горестями, и… опасностями…
— Я готов к опасностям, отец!
— Не спеши, — остановил его Дубровин. — Опасности серьезные. Но ты знаешь, разведчик привыкает к опасностям. Нельзя каждый день, каждый час и каждую минуту быть в напряжении… Я это испытал, когда был на нелегальном положении в царской России… Внимание не может быть все время сосредоточено на опасности. Это переходит в плоскость условных рефлексов. Ты идешь и ты же не думаешь, что для того, чтобы сделать шаг, тебе надо поднять и передвинуть вперед ногу. Шофер ведет машину и Не думает непрестанно о рычагах, которые переключает. Преодоление опасности у разведчика — это выработка определенных условных рефлексов: повышенное внимание к окружающему, умение наблюдать за людьми, за вещами, за каждым их передвижением… изменением, видеть вокруг себя и слышать… Точность во времени, умение ощущать время, тщательность, аккуратность и внимание. Внимание и внимание! Есть вещи более серьезные, Никита. Ты уедешь… Исчезнешь для родных и близких, для друзей, и никто не будет знать о том, где ты и что ты делаешь!
— Должен быть и предлог для исчезновения, — ответил Никита.
— В Испанию направляются добровольцы… Будет считаться, что ты уехал в Испанию… Там легко затеряются твои следы… Ты знаешь, я не имею права сказать даже матери, куда ты уедешь. Это, пожалуй, самое трудное… Тоненькая ниточка будет связывать тебя с нашим миром… Столь тонкая, что по ней ты не услышишь ни единого слова, кроме относящихся к делу. И эта ниточка в любой момент может оборваться, и неизвестно, когда ее можно будет восстановить… Надо иметь большой заряд…
Дубровин запнулся, как бы подбирая подходящее слово. За него закончил Никита:
— …ненависти? Я ненавижу фашизм.
Дубровин резко обернулся.
— А ты знаешь, что это такое? О ненависти ты мне скажешь, когда увидишь своими глазами, что такое фашизм. Я хотел тебе сказать не о ненависти. Единственной движущей силой в человеческом сознании может быть любовь. Только любовь, а не ненависть.
— У меня есть ты, мать, Родина, партия… Я люблю дневной свет, ночь. Белый свет люблю, жизнь люблю. Разве этого мало?
— Все дело в мере этой любви. Одни за эту любовь шли на костер, другие распинали ее. Еще хорошо, если ради ненависти… Просто по слабости или ради мгновенных и проходящих благ… Ты должен быть готов в случае неудачи к ужасающим испытаниям.
— Я не предам!..
Дубровин перебил:
— Ты знаешь старую поговорку: на миру и смерть красна. А ты будешь один! И никто, кроме тех, кто тобой будет руководить, не узнает о твоем подвиге.
Никита чуть слышно рассмеялся.
— Истинная доблесть, отец, в том, чтобы делать без свидетелей то, что ты делаешь для похвалы людской… Это говорил французский гуманист и просветитель Ларошфуко… Я думаю, что этот афоризм одно из достижений человеческой мысли… и этики…
— Я это выразил бы попроще. Чекист — всегда, на всю жизнь остается чекистом, при любых обстоятельствах. И будут мгновения, даже не мгновения… Будут периоды в твоей работе, когда ты сам и только на свою ответственность будешь принимать решения. Посоветоваться будет не с кем.
— Я согласен, отец. Давно согласен. Ты же знаешь… что означает в моем сознании слово «чекист»!
— Знаю… — негромко ответил Дубровин.
Поезд уходил ночью. Отправлялся не с московского вокзала, а с небольшой пригородной станции.
Падал снег, покрывая густым покровом мерзлую землю, становилась зима. Все были в штатском, молодые и здоровые ребята с военной выправкой. Не подавалось воинских команд, рассаживались по вагонам по заранее намеченному плану. Не было провожающих.
Перед отправлением поезда приехал маршал, с ним представитель Центрального Комитета партии Ольга Михайловна Дубровина.
Они прошли по вагонам. Маршал спрашивал в последний раз перед дальней дорогой, не забыли ли что, не нужна ли помощь, желал удачи и мужества. За маршалом шла по вагонам седая высокая женщина. Десантники перешептывались, называли ее имя. Те, кто знал ее биографию, радовались, что именно она пришла попрощаться с ними.
Ольге Михайловне хотелось хотя бы на минуту увидеть сына, посмотреть его товарищей, тех, с кем теперь ему делить все тяготы походной жизни далеко от родной земли. Уезжали добровольцы в Испанию, помочь республике в тяжелые для нее дни.
Никита, увидав в проходе вагона мать, вышел навстречу.
Ольга Михайловна подошла к сыну и положила ему на плечи руки. В вагоне темновато. Но и в тусклом свете Никита видел, как блестят неестественным блеском глаза матери. Но она не дала затянуться прощанию. Оттолкнула сына и быстро пошла вперед.
Прощание закончилось. От темного вокзальчика тронулась машина, раздвигая фарами белые хлопья снега.
Поезд дал гудок, заскрипела сцепка, загромыхали буфера, и застучали на стыках колеса.
Поезд остановился на полустанке. Пассажиров ждали грузовые машины. Ночью приехали в порт. На рейде, в темном море, прикрытом серыми зимними тучами, взблескивали огни корабля…
В огромном и беспокойном мире встретились два человека, встретились, чтобы тут же расстаться и
