и похороны, а с 1804 года — и прививки против оспы (вакцинации). Документально известно, что один из сыновей или внуков гипотетического Линдестрема-кораблестроителя, а именно Петр Иванович Линдестрем (1764–1841), был врачом, лейб-медиком. Быть может, этим и объясняется столь раннее — в самом начале минувшего века — приобщение семейства к оспопрививанию. Сын его, Владимир Петрович (1808–1880), был военным инженером и умер в чине полковника. Внук его, а мой дед, Владимир Владимирович, родившийся в 1850 году, дослужился до вице-адмирала. В его послужном списке значится, что происходит он из потомственных дворян Петербургской губернии и воспитывался в Морском училище. Первое плавание совершил он на фрегате «Громобой» под командованием капитана второго ранга Забуского в 1868 году. Затем плавал на корвете «Гиляк», на плавучей батарее «Не тронь меня», на фрегате «Севастополь», на пароходе-фрегате «Владимир», на клипере «Изумруд», на миноносце «Взрыв», на фрегате «Князь Пожарский», на миноноске «Перепел», на миноноске «Дятел», на корвете «Аскольд», на крейсере «Адмирал Корнилов», на броненосце «Единорог», еще на нескольких кораблях. О двух самых длительных его плаваниях приведу выдержки из послужного списка:
«…С 18 июля 1880 года по 29 июля 1883 года на крейсере „Азия“ под командою капитана 2 ранга Амосова минным офицером в заграничном плавании. (Дни: 1064, на якоре — 13).
…С 26 марта 1895 года по 3 июля 1896 г. на мореходной канонерской лодке «Кореец» сам командиром в заграничном плавании. (Дни: 436, на якоре — 55)».
В мае 1899 года он принял под командование броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин». Поздней осенью того же года во время шторма и метели «Апраксин» швырнуло на камни у острова Гогланд. К счастью, паники на корабле не возникло, а из трехсот пятидесяти человек команды не пострадал ни один. В книгах и статьях, где речь идет о А. С. Попове и радио, причины аварии излагаются вскользь и по-разному: одни авторы говорят о навигационной ошибке вследствие плохой видимости, другие приписывают аварию силе морской стихии, третьи сообщают факт без всяких комментариев. По некоторым сведениям, судно в это время шло с лоцманом, а, как известно, лоцман, ступив на мостик, принимает на себя функции капитана. Так или иначе, В.В. был признан в аварии невиновным и в дальнейшем некоторое время командовал тем же «Апраксиным», а в 1902 году — броненосцем «Адмирал Сенявин». Ему даже была (цитирую послужной список)
«Высочайшим приказом за № 134 объявлена Высочайшая благодарность во внимание особых трудов, понесенных в суровое время при снятии бр. бер. обор. „Генерал-адмирал Апраксин“ с камней у острова Гогланд». (От 1 мая 1900 г.).
Но благодарность благодарностью, а есть и неписаные морские законы, и в 1903 году В.В. сошел на берег, а в 1908-м подал в отставку. Последние годы он много болел и умер во сне от сердечного приступа в июне 1917 года — между двумя революциями, — прожив шестьдесят семь лет.
В.В. был специалистом минного дела; одно время он преподавал в Морском училище, ибо еще в 1877 году (третий выпуск) окончил известные Кронштадтские минные классы, а в 1878-м был командирован в Австрию на завод Уайтхеда в Фиуме. В мае 1887 года его послали во Францию для (как сказано в послужном списке) подготовления к должности агента Морского министерства. В роли атташе он пробыл там около полутора лет, а затем был отозван в Россию, опять на флот. Добавлю, что он имел и печатные труды по своей специальности, в частности выпустил книжку «Руководство для обучения минных машинистов минам Уайтхеда, выбрасывающим аппаратам и насосам».
Но вернусь к случаю с «Апраксиным». Если для В.В. авария была трагедией, то для России и человечества в целом она обернулась великим праздником: началась радиоэра. В Большой Советской Энциклопедии в статье о А. С. Попове (второе изд., том 34, стр. 157–160) сказано:
«…Большую роль в введении радиосвязи в русском флоте сыграло успешное осуществление беспроводной связи во время операции по снятию севшего на камни (у о-ва Гогланд, в Финском заливе) броненосца „Генерал-адмирал Апраксин“. Под непосредственным руководством Попова и Рыбкина с 24 янв. (6 февр.) 1900 года была установлена радиосвязь на расстояние около 50 км между о-вом Гогланд и г. Коткой, к-рая поддерживалась до апреля 1900. Это была первая практич. установка телеграфа без проводов».
6. Балбес в юбке
Вот мой фотопортрет размером 9x12 или чуть побольше — так называемый кабинетный размер. Снимок наклеен на паспарту, где слева крупными, витиеватыми золотыми буквами оттиснуто слово НЕНАДО (такую уж странную фамилию носил владелец фотографического ателье). Фото вроде бы и неплохое, но по сравнению с многочисленными фотографиями довоенных лет, где изображены мои родители, их родственники и знакомые, оно куда как тусклее и непригляднее: и фотобумага похуже, и паспарту победнее — простой серый картон, — сказывается скудость военных лет.
На этом снимке мне года три. Сижу на бамбуковом стуле, подогнув одну ногу под себя и опустив вниз другую. На заднем плане — смазанная, расплывчатая декорация: какой-то сад, и среди листвы не то какая- то ваза, не то урна и еще какие-то ступени, никуда не ведущие. У меня белобрысая челка, лицо не полное, но и не истощенное; один глаз косит. На мне платьице с небольшим квадратным вырезом и рукавами, спускающимися чуть пониже локтей. Тогда во многих семьях принят был обычай одевать мальчиков по- девчоночьи. Считалось, что так удобнее и для детей и для родителей. Я ходил в платьях довольно долго.
Не знаю, на самом ли деле такая мода облегчала жизнь взрослым, но мне она отлилась горькими слезами, когда меня впервые отвели в детский сад.
С продовольствием в Петрограде становилось все туже, и к нам все чаще являлась Марта (отчества не помню) — пожилая остроглазая эстонка-спекулянтка. Перебиралось содержимое шкафов и сундуков, что-то вынималось, упаковывалось, и Марта это уносила, вернее увозила, менять по деревням на продукты, главным образом на картофель и сало. Но съестные припасы все дорожали, а домашние вещевые ресурсы, по-видимому, истощались. Чтобы как-то улучшить мое питание, меня устроили в детский сад при гимназии Шафэ. Из более поздних разговоров помню, что этот детсад существовал еще до революции, притом там была какая-то новая прогрессивная система воспитания. Находилась гимназия Шафэ недалеко от нас, на углу Пятой линии и Большого (теперь 21-я школа).
…Первый день пребывания у Шафэ. Мать отвела меня в детсад и сдала на руки воспитательнице. Вскоре я очутился в саду, что выходил на Большой проспект. Под зелеными деревьями там играли мальчики и девочки — детсадовцы. Я впервые в жизни оказался один, без родителей, без няни — без никого, и притом среди такого количества детей. Они кричали, бегали и скакали и не слушались воспитательницы — пожилой дамы с белой наколкой на голове. Я тоже стал кричать, бегать, скакать и не слушаться. Мне было весело, как никогда, но и страшновато, потому что я все время чувствовал, что ни матери, ни няни поблизости нет.
Дети были разных возрастов: и такие, как я, и помладше меня, но больше всего было таких, которые постарше. И вот когда я взбежал на маленькую горку, чтобы — в который раз — с веселым криком сбежать по ней вниз, ко мне подскочил большой мальчик и крикнул, указывая на меня рукой:
— Бабское платье! Бабское платье! На новеньком бабское платье!
Многие прекратили беготню и подошли ко мне. Тут-то я заметил, что на всех мальчиках — рубашки и штанишки, а на всех девочках — платьица. Прежде я не обращал на это внимания, да и вообще как-то не отличал мальчиков от девочек. Впервые до меня дошло, что мальчик — это одно, а девочка — это совсем другое.
Все стали подпрыгивать вокруг меня и дразнить, нараспев повторяя слова того мальчишки:
