Один вид главной улицы Александрии мог лишить незадачливого путника дара речи: ширина этой улицы составляла тридцать метров, и равных ей в древнем мире не было. Утверждали, будто на то, чтобы пройти ее из конца в конец, понадобился бы целый день. По обрамленной резными колоннами, шелковыми тентами и величавыми фасадами Канопской дороге могли бы проехать в ряд девять грузовиков. Главные улицы города, каждая шириной в шесть футов, были вымощены брусчаткой, оборудованы стоками, а по ночам кое-где даже освещались. На центральных перекрестках — в десяти минутах ходьбы от дворца — вздымались в небо стройные известняковые колонны. Коренные египтяне, по большей части ткачи, селились в западной части Александрии, вокруг Серапеума, храма Осириса, в котором располагалась вторая городская библиотека. Большой прямоугольный храм, богато убранный золотом, серебром и бронзой, возвышался на искусственном холме в окружении садов и портиков. Это один из трех памятников эпохи Клеопатры, дошедших до наших дней. Еврейский квартал располагался на северо-востоке, неподалеку от дворца. Греки занимали трехэтажные особняки в центральных кварталах. У каждого района было свое ремесло: в одной части города готовили благовония и алебастровые горшочки для них, в другой с незапамятных времен жили стеклодувы. Дивный город терм и гимнасиев, дворцов и кладбищ, театров, храмов и синагог растянулся на много миль с востока на запад. Под окружавшей его известняковой стеной с круглыми сторожевыми башнями, в обоих концах Канопской дороги располагались дома свиданий. Александрию с утра до ночи наполняли стук лошадиных копыт, крики уличных торговцев, акробатов, предсказателей, ростовщиков. Над улицами витал пряный аромат специй, смешанный с острым, свежим запахом моря. Длинноногие ибисы, черные и белые, бродили по обочинам в поисках еды. До самого вечера, когда пылающий солнечный диск опускался за линию горизонта, город оставался хаосом музыки, шума и цвета, калейдоскопом золота и пурпура. Александрия была столицей обостренной чувственности и утонченного интеллектуализма, Парижем древнего мира: город высокий в своих устремлениях и бесстыдный в своей роскоши, идеальное место, чтобы потратить наследство, написать поэму, найти (или потерять) любовь, поправить здоровье, начать новую жизнь или просто отдохнуть после десяти титанических лет, потраченных на завоевание Италии, Испании и Греции.
Несмотря на красоту и веселый нрав, Александрия была не таким уж гостеприимным городом. Как отметил один путешественник: «Здесь легко с непривычки оглохнуть от шума, потеряться в толпе и стушеваться под пристальным взглядом десятков тысяч глаз; тому, кто не любит музыки и песен, здесь вряд ли понравится». Александрийцы не зря слыли беспечными весельчаками. В день окончания войны ликующие местные жители и примкнувшие к ним римские гости заполнили дворцовые палаты, отделанные панелями из слоновой кости. Пиршественные залы дворца без труда могли вместить огромную толпу; самый большой из них был заставлен бронзовыми скамьями, инкрустированными стеклярусом и слоновой костью, настоящими произведениями искусства. Египет импортировал серебро, зато располагал самыми большими запасами золота в древнем мире; есть свидетельства, что в зале были позолоченные колонны. Число жителей Александрии может быть завышено, но ее великолепие поистине трудно переоценить. Даже у античных авторов не всегда хватало красноречия, чтобы его описать. Богатые александрийцы обставляли свои дома мебелью из ливанского кедра, инкрустированного слоновой костью и перламутром, украшали стены изысканным орнаментом и красочными мозаичными полотнами. Фасады выкладывали плитами из кремового алебастра. Внутри мерцала эмаль и сверкали изумруды. На фресках преобладали мифологические сцены. Филигранность работы поражала воображение.
Напольные мозаики были на любой вкус: от причудливых геометрических орнаментов до предельно реалистических изображений зверей и птиц. В праздничные дни они исчезали под коврами из роз и лилий, в которых у египтян никогда не было недостатка. «В этой стране, — подметил историк, — ни один цветок, будь то роза, ландыш или любое другое растение, никогда не отцветает». Заваленный охапками цветов пол напоминал бы цветущий луг, если гости на пиру не имели обыкновение бросать на него устричные раковины, клешни омаров и персиковые косточки. Хозяева торжества нередко заказывали по триста роз, чтобы украсить пиршественный зал гирляндами, а головы гостей венками (египтяне отдавали предпочтение розам, они верили, что их аромат спасает от яда). Александрийцы были большими специалистами в области ароматов. Пока музыканты играли, а сказители нараспев читали поэмы, слуги разбрызгивали над венками гостей корицу, кардамон и розовое масло. Благоухали не только столы, но и украшения, лампы, даже подошвы сандалий; пиршественный зал тонул в густых ароматах. Царские пиры приносили доход не только парфюмерам; дел хватало и ювелирам, поставлявшим во дворец серебряные блюда, чаши и подсвечники. Стекло только-только изобрели, но александрийские стеклодувы успели достичь в своем деле мастерства, граничащего с настоящим волшебством. Стеклянная посуда занимала на столах почетное место среди серебряных подносов, хлебниц из слоновой кости, украшенных самоцветами кубков. Кушанья подавали на золоте; на пирах Птолемеев одни только столовые приборы весили около трехсот тонн. Даже в том, что касалось сервировки стола, проявлялась гибкость и приспособляемость Клеопатры. Чтобы окончательно ошеломить римлян своим богатством, царица приказала впредь именовать праздничное убранство пиршественного зала повседневным.
Угощение одного гостя на царском пиру вполне могло обойтись в целое состояние. Перед ним ставили «блюдо из чистого золота на серебряном подносе, достаточно большое, чтобы на нем уместился целый поросенок, фаршированный разнообразными начинками; его брюхо было набито утятиной, жареными дроздами, соловьями, устрицами, гребешками и яичным желтком». Еще подавали гусей, павлинов и всевозможные средиземноморские деликатесы: моллюсков, морских ежей, осетров, барабульку. Ложки были роскошью, а вилок и вовсе еще не придумали. Так что ели в основном руками. Сладкие вина — лучшие сорта завозили из Ионии и Сирии — приправляли медом или гранатовым соком. Мы не знаем, в каких нарядах встречала гостей Клеопатра, однако известно, что она любила жемчуг — самый драгоценный камень того времени. Царица носила расшитые жемчугом туники, надевала ожерелья на грудь в несколько рядов, вплетала жемчужные нити в волосы. Она одевалась в длинные, яркие платья из китайского шелка или тонкого льна, перехваченные в талии поясом, любила броши и ленты. Тунику длиной до щиколотки обычно дополняла прозрачная накидка, не скрывавшая ее богатой отделки. На ногах у Клеопатры были украшенные драгоценными камнями сандалии с узорными подошвами. Гостеприимные Птолемеи не отпускали своих гостей без подарков. Тот, кому посчастливилось попасть на пир, мог получить в дар серебряный слиток, раба, газель, золотую скамью или коня в серебряной сбруе. Клеопатра и в этом не желала отставать от предков. Вот каково было «веселье до зари», о котором позже напишет Светоний.
Празднества в честь победы, само собой, включали и триумфальную процессию на Канопской дороге. Клеопатра стремилась объединить народ, утвердить свою власть, унизить противников. Александрия издавна славилась парадами и гуляньями, благодаря отчасти щедрости Птолемеев, отчасти — жизнерадостному нраву горожан. Много лет назад во время дионисийской процессии по столичным улицам проплыла целая армада шестиметровых позолоченных лодок, каждую из которых тащили сто восемьдесят человек. За ними следовали окрашенные в пурпур сатиры и нимфы в золотых венках, актеры, изображавшие богов и царей древности, аллегории городов и времен года. Александрия славилась всевозможными механическими диковинами, раздвижными дверьми и гидравлическими подъемниками, самодвижущимися дорожками и автоматами, которые начинали работать, если кинуть в них монетку. В распоряжении Птолемеев были невидимые тросы, крепления, шкивы и магниты, чтобы создавать настоящие чудеса. В небо взмывали фейерверки; в глазах статуй вспыхивал огонь; трубы ревели сами собой. Однажды александрийские кузнецы и механики превзошли самих себя: над городом вознеслась четырехметровая статуя в развевающейся шафрановой тунике. Она поднялась во весь гигантский рост, окатила орущих от восторга зевак молочным фонтаном и сама собой сложилась пополам. Над пораженной толпой прокатился восторженный ропот, заглушивший звуки флейт. Но чудеса на этом не кончились: окутанных клубами благовоний зрителей ждали факелы на золотых подставках, корзины с миром и ладаном, позолоченные пальмовые ветви и виноградные грозди; золото было повсюду: на щитах, скульптурах, чашах, сбруе волов. Шестьдесят сатиров топтали виноград в гигантской корзине, громко распевая под аккомпанемент свирелей. Душистое вино из огромных мехов лили прямо на мостовую; его терпкий аромат мешался с запахом ладана. Рабы выпускали над процессией голубей и голубок, к лапкам которых были привязаны длинные ленты. Гости со всех концов страны, разбивавшие свои шатры у городских стен, были обязаны поставлять для процессий животных. Ни один парад в третьем веке не обходился без ослов в нарядной сбруе и слонов в шитых золотом попонах.
