Девочка, как все дети, тонко чувствующая обстановку, не хлопает восторженно в ладоши, а вопросительно смотрит на мать. Та улыбается. Наконец поняв, что ее не разыгрывают, девочка кричит: «Ура!»
— И не жди нас до обеда. — Седов целует жену и выходит из комнаты.
Вероника, улыбаясь, смотрит им вслед, но когда дверь за ними захлопывается, она устало садится на стул и плачет.
31 августа, воскресенье. Космос
Голубая Земля внизу. Над Европой облачно, но очень четко через ясное сухое небо просвечивает желтым Аравийский полуостров. Зеленеющий клин Индии ткнулся в зыбкое, дрожащее бликами пространство океана, а к северу круто уходят за размытый горизонт шоколадно-белые Гималаи. Зуев смотрит на Землю из иллюминатора межпланетного космического корабля «Гагарин», пришвартованного к одному из причалов орбитальной станции «МИР-4». Молча отплывает от иллюминатора…
Очередная телепередача с борта орбитальной станции. У микрофона — Зуев.
— Мы не только не смогли вступить в контакт с космическим объектом, но, как и раньше, не уверены ни в одном его физическом параметре. Единственное, что его по-прежнему характеризует, — это постоянное, неподвижное, узконаправленное мощное радиоизлучение. Широкая полоса радиопомех движется по земному шару по мере его вращения. Хорошо, что теперь мы точно знаем, где в данный момент оно проходит. Вот сейчас, например, радиолуч накрыл восточную часть США от Атлантики до примерно Миссисипи, всю Кубу, республики Центральной Америки, Эквадор, западные районы Колумбии и Перу, острова у побережья Чили, а на севере — великие американские озера и центр Канады. Эта полоса движется на запад со скоростью земного времени…
31 августа, воскресенье. Москва
Среди вольер нового зоологического парка на юге Москвы гуляет Седов с дочкой, тщетно заставляя себя заинтересоваться, отвлечься от мысли о проклятой комиссии, на которой, как ни высокопарно это звучит, решалась его судьба.
— Пап, а почему у гусей ножки красные? — спрашивает Верочка. — У них ножки всегда зябнут, да?
— Что? — Александр Матвеевич не слышал и не понял вопроса. — Что? Красные? Очевидно, зябнут… Я думаю так…
— Так ведь тепло…
— Да, вроде тепло… Кто их знает, гусей…
Многие посетители зоопарка узнают его, приветливо улыбаются, здороваются, другие просто шепчутся, скосив на него глаза. Народу в зоопарке немного, несмотря на воскресный день. Подходит мальчик, просит автограф. За ним — еще и еще.
— Извините, товарищи, но я тоже отдыхаю, — говорит Седов ворчливо и быстро уходит.
Шагают молча по пустынной аллейке.
— Пап, — спрашивает Верочка, — а почему ты раньше всем расписывался, а теперь нет?
— Потому что раньше я был космонавтом.
— А теперь?
— А теперь… — Он смотрит на часы. — А теперь не знаю, кто я. Может быть, просто отставной генерал…
31 августа, воскресенье. Дно Черного моря
В домике космонавтов продолжается бесплодный, тягучий, изматывающий душу спор, который, то затихая, то разгораясь вновь, идет уже недели три.
— …Все это прекрасно, но я задам вам вопрос, который мне задал мой отец и на который я не мог ответить: почему именно нам оказана честь посещения высшим разумом? — горячится Леннон. — Чем мы замечательны?
— Мы замечательны тем, что мы существуем, — говорит Лежава.
— Слушай, Анзор, если ты все знаешь, объясни мне, почему они исследуют нас так долго? — спрашивает Раздолин. — Не пора ли им составить о нас какое-то мнение и наконец решить, стоило ли вообще сюда лететь? Если это туристический экспресс, то где, черт возьми, сами туристы?
— Правильно, — кивает Леннон. — Можете ли вы себе представить, чтобы земляне пролетели миллионы, миллиарды, а возможно, и миллионы миллиардов километров и не попытались поговорить с существами, которых они обнаружили по прибытии к месту назначения?
— Не горячись, Майкл, они, может, и пытаются как раз поговорить с тобой, — спокойно замечает Лежава.
— Ну так что угодно можно напридумывать, — разводит руками Раздолин.
— Совершенно верно, — Лежава невозмутим. — Ты прав абсолютно: напридумывать можно что угодно.
31 августа, воскресенье. Москва
Пап, а почему, интересно, крокодилы всегда спят? — удивляется Верочка.
— Спят? Крокодилы? — переспрашивает Седов. — А ведь верно! Делать им нечего, дочка, вот и спят, забот не знают. — Он опять смотрит на часы, оглядывается вокруг и говорит почему-то шепотом: — Верочка, давай поедем кататься на велосипеде! Ведь ты любишь кататься на велосипеде? — И, не дожидаясь ответа, Александр Матвеевич начинает пробираться к выходу из террариума. Он почти бежит по зоопарку. Прямо возле ворот им попадается свободное такси.
— Пап, это мы на велосипеде торопимся кататься?
— На велосипеде, доченька, на велосипеде…
Московские таксисты — люди начитанные, разносторонние и дерзкие. Шофер сразу узнал знаменитого космонавта, ему не терпится начать разговор, и единственное, что его сдерживает до поры, — на редкость сосредоточенное лицо необыкновенного пассажира. Наконец шофер не выдерживает:
— В Институт космической медицины?
— Нет, мы едем кататься на велосипеде, — громко отвечает Верочка.
Седов молчит. Он как будто даже и не слышал вопроса.
— Да, задали эти марсиане работы, — как бы сам с собой распевно разговаривает шофер. — Ведь надо же, что вытворяют, гады!
— А что, собственно говоря, вытворяют? — Седов отвернулся от окна и с интересом посмотрел на водителя. — Есть новости?
— Мне один пассажир рассказывал, — шофер продолжает разговор с радостным оживлением, — он тоже, между прочим, как и вы, где-то по космосу, как я понял, работает, — так он говорил, что это с Марса космический корабль, а марсиане сами — вроде больших пауков, в общем, гадость какая-то. Они вот сейчас нас изучают, а как закончат изучать, так и начнут…
— Что начнут? — спрашивает Верочка.
