Градова вспоминала: «Всю ту неделю, пока Андрей за мной ухаживал, он с родителями отдыхал на Красной Пахре, на даче, и по утрам приезжал в Москву, предварительно обламывая всю сирень и набивая банки клубникой. И всё это он привозил на съёмки в павильон (съёмки „Семнадцати мгновений весны' шли тогда на киностудии имени Горького. —
А для родителей его поведение в эту неделю было загадкой. Он чуть свет вставал, пел, брился, раскидывал рубашки, галстуки, без конца переодевался.
И вот когда Мария Владимировна приехала в Москву — они жили тогда ещё на Петровке, в Рахмановском переулке, — Андрей привёл меня к ней домой. В тот день мы подали заявление, 29 июня, и пришли к его ничего не подозревающей маме.
Мария Владимировна сидела в своей комнате, держала ноги в тазу, и возле неё хлопотала их семейная очень милая педикюрша. Мария Владимировна не могла в тот момент встать, выйти и встретить меня. Андрей — краснея, а я — бледнея, зашли. Я держала гигантский букет роз. Мария Владимировна сказала:
— Здравствуйте, барышня, проходите. — Спросила: — По какому поводу такое количество роз среди бела дня?
Андрей быстро схватил меня с этими розами, запихнул в соседнюю комнату со словами:
— Я тебя умоляю, ты только не нервничай, не обращай ни на что внимания, всё очень хорошо.
И остался наедине с мамой. Перед тем как мы подали заявление, он не поставил её в известность. Я только услышала какой-то тихий её вопрос, какой-то шёпот. Потом вдруг она сказала:
— ЧТО?!! — и гробовая тишина.
У меня всё тряслось от страха. Он ещё что-то объяснял. И она пригласила меня войти. Говорит:
— Андрей, посади свою невесту, пусть она засунет ноги в таз.
Я села, ни слова не говоря, мне принесли чистую воду. Я ничего не соображала, и педикюрша Зиночка сделала мне педикюр. Если бы мне в тот момент отрезали не ногти, а целый кусок ноги, мне кажется, я бы не почувствовала. Я была теперь прикована к этому злополучному тазу, всё плыло перед глазами, а Мария Владимировна мимо меня ходила и сверлила взглядом. А я и не знала, какое мне делать лицо. Я чувствовала себя завоевателем, каким-то похитителем, вором, и мне давали понять, что так и есть на самом деле.
Потом мы быстро убежали…»
Градова была для Марии Владимировны человеком «своего круга», происходившей из приличной «академической» семьи. Потому-то приём, оказанный ей, был в общем-то дружелюбным. Вряд ли Мария Владимировна, поставленная перед фактом женитьбы её единственного сына (заметьте, ей сообщили уже после подачи заявления в ЗАГС!), была бы способна на более тёплое чувство по отношению к девушке, «похищающей» у неё Андрея.
В театре жених и невеста о своём решении сообщать не спешили. По каким-то своим особым причинам они держали свой роман в тайне от всех. Не исключено, что того пожелал Андрей, опасаясь, что некоторые из его бывших пассий могут из ревности отравить Градовой начало работы в Театре сатиры.
Доверились только актёру Владимиру Ушакову, мужу Веры Васильевой, который исполнял роль посыльного. Приходил после спектакля в гримёрку к Градовой и «на ушко» сообщал ей, где и когда Миронов будет её ждать. Места встречи менялись — чтобы не примелькаться. Градова в одиночестве уходила из театра и где-нибудь возле гостиницы «Пекин» садилась в машину Андрея… Даже рестораны они посещали такие, куда театральная публика обычно не ходила.
Увы, в театре тайное становится явным ещё быстрее, чем в жизни. Довольно скоро о романе Миронова и Градовой знал весь коллектив. Плучек, не желавший, подобно Марии Владимировне, терять хоть сколько-то своего влияния на Андрея, начал относиться к Градовой с откровенной неприязнью. Однако, поняв, что отговорить Андрея от женитьбы на Екатерине не удастся, тут же сменил гнев на милость. Ссориться с Мироновым ему было не с руки, тем более что готовилась новая премьера — гоголевский «Ревизор», где Миронов играл Хлестакова.
Свадебное путешествие молодожёнов получилось недолгим — всего несколько дней в Ленинграде, куда Миронову удалось вырваться в перерыве между спектаклями.
Градова вспоминала, что Миронов в браке был консерватором. Не одобрял, когда жена курила или пила вино, требовал, чтобы актёрская карьера жены не наносила ущерба дому и семье, очень любил, чтобы дома всё было красиво и удобно устроено.
Дом для Миронова был не просто крепостью, а тем местом, где можно было расслабиться, отдохнуть от навязчивых поклонников и поклонниц, восстановить силы. В то же время Андрей очень любил гостей и с удовольствием их принимал.
Учил меня готовить, стирать, убираться. Продукты, чистка были на нём. Днём убирала я, а он любил пропылесосить ещё и ночью. Что касается кулинарии, восхищался всем, что я готовила, достаточно было положить в овсянку ягоды или сделать свежий сок — и он был счастлив. Андрей любил животных — собак. У него в детстве был скотчтерьер. И нам Андрей однажды в корзинке принёс маленького фокстерьера. Назвали Марфушей. Жутко вредная была собачуля, а он её обожал, и она его всего вылизывала».
Андрей мог посоветовать Екатерине отказаться от съёмок в том или ином фильме, и она слушалась этих советов. Причина, как рассказывала Градова, крылась в том, что Андрею «там не понравились любовные линии».
Екатерину поражало отношение её мужа к людям. Казалось бы, знаменитый актёр, настоящий баловень судьбы, должен быть заносчивым и высокомерным… ну, пусть, не «должен», но так часто бывает, очень часто. Однако Андрей относился ко всем людям уважительно, всегда умел найти доброе слово для каждого. Он не любил интриг и сплетен, так же, как не любил пошлости и цинизма. Никогда не заискивал перед обладателями высоких должностей, а вёл себя с ними как равный. В то же время мог просто боготворить пожилых костюмерш, следивших за его театральным гардеробом.
Слово Екатерине Градовой: «Замечательный кинорежиссёр Илья Авербах, снявший фильм „Фантазии Фарятьева', где Андрей сыграл главную роль, как-то сказал: „Он — большой артист
Разумеется, Андрей жил театром, кино, своими ролями, и Екатерина, будучи актрисой и дочерью актрисы, никогда не ревновала мужа к искусству. А вот к другим женщинам ревновать приходилось. Любвеобильный Андрей не остепенился после женитьбы. Поговаривали, что его тёща, бывшая, как уже упоминалось, секретарем партийной организации своего театра, даже грозила зятю «неприятностями по общественной линии», если он не возьмётся за ум. Поведение Миронова, зачастую весьма легкомысленное, существенно осложняло его семейную жизнь.
26 марта 1972 года состоялась премьера «Ревизора», в котором собрались все звёзды Театра сатиры — Андрей Миронов (Хлестаков), Анатолий Папанов (Городничий), Вера Васильева (Анна Андреевна), Татьяна Ицыкович (Марья Антоновна), Георгий Менглет (Земляника), Александр Ширвиндт (Добчинский), Михаил Державин (Бобчинский)…
Хлестаков у Миронова вышел своеобразным, не похожим на установившийся в отечественном театре «традиционный образ».
Очень яркое впечатление мироновский Хлестаков произвёл на Михаила Козакова, написавшего: «На премьере я не был. Я увидел очередной спектакль год спустя. Кипение театральных, а главное, околотеатральных страстей часто смещает систему координат и путает оценки. Одни спектакли поражают живым премьерным нервом, который уходит вместе с первыми представлениями, а иные, наоборот,
