Искренно Вам благодарен за все любезное и лестное, что Вы изволите мне писать. Со своей стороны, я скажу, что для музыканта среди неудач и всякого рода препятствий утешительно думать, что есть небольшое меньшинство людей, к которому принадлежите и Вы, так искренно и тепло любящее наше искусство».
Настроение, навеянное грустными думами, выплеснулось и сюда. Он поколебался — не лучше ли убрать «и всякого рода препятствий», но оставил, как есть. Подписал «Искренно Вам преданный и уважающий П. Чайковский» и крикнул:
— Алеша, будь любезен чаю!
Этот миг, когда с делами покончено и можно приниматься за написание музыки, всегда наполнял его душу радостью.
Выпив подряд две чашки обжигающего, крепкого до густоты напитка, он распорядился:
— Ко мне никого не пускай, говори, что нездоровится!
Вот еще один недостаток холостяцкой жизни. Отчего-то считается, что к холостяку, в отличие от женатого человека, вполне допустимо нагрянуть в любое время без приглашения. Мало того что нежданные гости утомляют, они еще и отвлекают от творчества. Сердце несколько раз сильно ударило в грудь при воспоминании о том, как во время работы над одной из фортепианных пьес, что составили цикл «Времена года», черт принес в гости отставного вояку Бочечкарова. Старик, мнящий себя ценителем музыки, был изрядно навеселе. Говорил много и сбивчиво, с воспоминаний перескакивал на нравоучения, которые сменялись критикой… День был бы потерян безвозвратно, если бы не Алексей. Сообразил же, умница, поднести гостю одну за другой три порции коньяку, от которых тот тут же заснул крепким сном. На этом благодеяния доброго слуги не закончились — он уступил Бочечкарову свою постель, а сам провел ночь на кухонном столе. Да еще и шутил после:
— Хоть какая-то польза от стола, раз уж кухарку не держим, чтобы на нем стряпать, так вместо кровати пригодился.
Музыка уже звучала в голове и настоятельно требовала к себе внимания. Он похрустел для разминки пальцами и принялся записывать.
Субботний день хорош тем, что его можно почти целиком посвятить любимому занятию. Не дождавшись распоряжения насчет обеда, Алексей по собственному почину послал дворникова сына Митьку за ужином и в положенное время просунул в дверь голову, чтобы тихо сказать:
— Изволите отужинать, Петр Ильич?
— Как? — удивился хозяин, просидевший, по обыкновению, с задернутыми портьерами и совершенно утративший чувство времени. — Разве ужинать пора? Ты не спутал, Алеша?
Посмотрел на циферблат напольных часов, сверился с хронометром, вытащенным за цепочку из кармана халата, и разрешил:
— Накрывай.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ «НАДЕЖДА»
Карлуша по молодости простить себе не мог, что пренебрег военной карьерой, поступив в Петербургский институт путей сообщения. Все ему казалось, что здесь он прозябает, а там бы непременно преуспел. Карлуша вообще был мечтателен, честолюбив, капельку завистлив и при этом удивительно мягок. Словно глина — бери и лепи что хочешь… Хочешь — неудачника, хочешь — миллионщика.
Надежда выбрала второе. Она спокойно командовала мужем, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте. Подумаешь, важность — десять лет! Сам папенька, Филарет Алексеевич, остерегался спорить с не по годам рассудительной дочерью. Да не то чтобы спорить — порой откровенно совета спрашивал. Заявится поутру, еще до завтрака, в комнату дочери, осведомится о том, как изволила почивать (папенька всегда был избыточно церемонен), и, теребя пояс домашнего халата, скажет:
— Тут Меркулов предлагает у него землицы прикупить, что ты посоветуешь, Наденька?
Деловитая Наденька тут же засыпала отца вопросами:
— Какую землю сосед продает?
— Сколько десятин?
— Что хочет?
— Деньги сразу платить или в рассрочку?
Получив сведения, думала недолго, умилительно морща лоб, и выносила вердикт:
— Не надо нам такой покупки. Невыгодно. Меркулов и сам это превосходно знает. Погодите, папенька, вот увидите — он на четверть цену скинет!
И как по писаному читала — получив отказ, плут Меркулов молчал два дня, после чего снижал цену на треть! Папенька радовался выгоде, рассыпался в похвалах и из ближайшей же поездки в Смоленск непременно привозил любимой дочери что-нибудь из драгоценностей. Баловал. Надежда благодарила и убирала очередную побрякушку в шкатулку — к драгоценностям она всегда была равнодушна.
Однажды так и сказала отцу:
— Продали бы вы, папенька, мои драгоценности и вложили бы вырученную сумму в какое-нибудь выгодное дело.
Сказала и сразу же прикусила язычок — испугалась, что с папенькой апоплексический удар случится. Он вдруг побагровел, задышал тяжело и руками замахал:
— Ты что, Наденька, с ума сошла? Драгоценности — это капитал, приданое твое, а выгодные дела — бесовский соблазн! Сегодня выгода, а завтра — пшик!
Маменька, Анастасия Дмитриевна, присутствовавшая при этом, выразилась прямо:
— Чудит Надежда — явно замуж ей пора!
Вскоре после этого Карлуша предложение сделал…
А каких сил стоило Карлушу на путь истинный наставить да в люди вывести. Это умер он одним из богатейших людей в Российской империи, а поначалу ведь приходилось каждую копейку считать.
Начальство Карлушу не любило. Можно сказать — даже пренебрегало им, потому что все знали — Карл Федорович мзды не берет. Ну а раз ничего не берет, значит, и начальство уважить ему нечем. Какой смысл такого человека по служебной лестнице продвигать? Никакого!
Карлуша же все вздыхал по несостоявшейся военной карьере и продолжал исправно ходить на службу — семья прирастала ежегодно. Надежда несколько раз намекала супругу на то, что неплохо было бы уйти на вольные хлеба, а однажды, убедившись в бесполезности намеков, вызвала его после ужина на откровенный разговор.
— Карл, не пора ли тебе заняться настоящим делом? — спросила она, глядя в глаза мужу.
— Разве я не делом занят? — удивился тот. — Я…
— Да я не о том! — сердито перебила она. — Твою службу нельзя считать «настоящим делом»!
— Но почему? — удивился Карлуша и даже попробовал возмутиться. — Служба — это, знаешь ли, это… это…
Надежда подождала немного и продолжила:
— Это невыносимо! Твоя служба заставляет тебя забыть, что у тебя есть разум, воля, человеческое достоинство! Ты стал куклой в руках бездарных кукловодов, которые руководят тобой!
— Но, позволь…
— Не позволю! — она встала, подошла к продолжавшему сидеть за столом мужу, обняла его и прошептала на ухо: — Теперь — или никогда!
Карлуша покинул ее неожиданно, она до сих пор не могла еще до конца свыкнуться с мыслью о том, что его больше нет. Многочисленные заботы о деле, о детях, о внуках помогли ей прийти в себя после тяжелой потери, но в одно утро она вдруг поняла, что не в состоянии жить без друга — человека, которому интересны ее мысли, чаяния, душевные порывы. Человека, с которым можно обсудить любую проблему, зная, что непременно встретишь понимание и сочувствие…
Ее не понимал никто — подчиненные трепетали, дети и внуки слушались, прислуга всячески старалась угодить.
