вооруженной борьбы против расовой сегрегации[63].
По мере того как трагедия африканского континента достигает своего пика, международное сообщество всячески пытается замолчать эту проблему. Девять из двадцати одной подлежащей закрытию миссии США по оказанию помощи за рубежом находятся в этой части света, которую многие уже считают потерянной. «И все же Африка, возможно, не менее важна для будущей мировой политики, чем Балканы сто лет тому назад, до двух Балканских войн и первой мировой войны, — говорит американский специалист по «третьему миру» Роберт Д. Каплан. — Именно потому, что значительная часть Африки стоит на краю пропасти, мы можем прогнозировать, какими будут войны, границы и этническая политика через несколько десятилетий»[64].
Города региона от Сьерра-Леоне до Камеруна, прежде всего Фритаун, Абиджан и Лагос, считаются одними из самых опасных городов мира в ночное время; десять процентов населения столицы Берега Слоновой Кости[65] ВИЧ-инфицированы. По мнению Каплана, «нет другого такого места на земле, где политические карты так обманчивы, если не сказать лживы, как в Западной Африке». Вслед за Руандой, Бурунди и Заиром колыбелью расовой и гражданской войны становятся другие африканские страны.
Поскольку 95% прироста населения в мире приходится на беднейшие регионы, вопрос, видимо, не в том, будут ли новые войны, а в том, какими они будут и кто с кем будет сражаться. В 1994 году семнадцать из двадцати двух арабских стран сообщили об экономическом спаде, однако население многих из них в ближайшие два десятилетия, по всей вероятности, удвоится. В недалеком будущем оскудеют источники воды в отдельных частях Центральной Азии, а также в Саудовской Аравии, Египте и Эфиопии. В этой связи Каплан делает заключение: «Ислам будет привлекателен для угнетенных в силу своей воинственности. Эта религия, число приверженцев которой в мире растет наиболее быстрыми темпами, является единственной, готовой к борьбе»[66]. Вследствие этого сепаратисты и религиозные фанатики завоевывают все большую популярность от Марокко и Алжира до Индии и Индонезии.
Летом 1993 года профессор Гарвардского университета Сэмюел П. Хантингтон опубликовал в «Форин эфеаз» эссе под ставшим знаменитым заголовком «Столкновение цивилизаций?»[67]. Согласно тезису Хантингтона, привлекшему исключительное внимание, особенно на индустриальном Западе, будущее будет определяться не конфронтацией между социальными теориями и политическими системами, как во времена «холодной войны», а конфликтами между цивилизациями на религиозной и культурной почве. Хантингтон с готовностью разделяет унаследованные от предков страхи относительно возможного завоевания и разграбления Европы (гуннами, турками или русскими в зависимости от столетия). Но прав ли гарвардский стратег? Столкнется ли когда-нибудь демократический Запад с остальным миром, с союзом деспотов и теократов вроде Саддама или Хомейни, да еще и поставившим себе на службу орды хорошо обученных и низкооплачиваемых наемников — соотечественников Конфуция?
На этот счет, безусловно, имеются более чем обоснованные сомнения, особенно в контексте нового, лишенного пространства мира тесно связанных между собой городов, в котором пока что процветающие страны поразительными темпами подрывают собственную социальную структуру и тем самым провоцируют политическую напряженность на Западе. В то же время унифицированная глобальная культура связывает воедино национальные элиты. Но самое главное то, что стремительно прогрессирующая Азия ни в коей мере не является однородным образованием. Разобщение и распад угрожают и Поднебесной. «На самом деле Китай мчится прямо на стену, — считает Тимоти Уирт, первый госсекретарь по вопросам геополитики, работающий в тесном контакте с президентом Клинтоном. — Дезинтеграция Китая может вскоре стать проблемой, затмевающей все остальные»[68].
Китайские крестьяне уже по горло сыты своей жалкой деревенской жизнью. Каких-то двадцать лет тому назад они не могли ничего услышать по контролируемому государством радио о сравнительно благополучных городах. Даже если они узнавали о них иным образом и пытались туда добраться, их немедленно задерживали непроницаемые полицейские кордоны на автострадах. Сегодня, однако, они пополняют собой армию бродяг, растекающуюся по трущобам в поисках заработка на хлеб насущный вдали от неусыпного ока коммунистической партии и органов местного самоуправления. Эта людская масса насчитывает уже свыше ста миллионов горемык и представляет собой наглядное свидетельство колоссального бремени, лежащего на самой населенной стране мира[69] .
Индия, которая еще до наступления нового тысячелетия станет второй страной в мире с более чем миллиардным населением, тоже испытывает все большее давление. В заголовках газет и журналов на смену Мехико и Сан-Паулу в качестве примеров города-кошмара приходят Бомбей и Нью-Дели. В каждом из этих мегаполисов уже проживает более 10 миллионов человек, и ожидается, что менее чем через двадцать лет эта цифра почти удвоится. Скоро еще одним пугалом для мировой прессы станет пока не столь часто упоминаемый в ней в таком контексте пакистанский город Карачи. Есть основания полагать, что к 2015 году его нынешнее население в 10 миллионов вырастет до 20[70].
Нередко первоначальным источником информации об очередном незапланированном, несанкционированном и бесконтрольном разрастании Нью-Дели для властей города служат фотографии, сделанные со спутника. Днем его улицы превращаются в своего рода дымовые туннели шириной в три и высотой в сотню метров. Весь город кашляет в тумане от ревущих «фут-фут», дешевых моторикш. Треть здешних детей страдает от аллергического бронхита, лечение которого обычными лекарствами приносит в лучшем случае кратковременное облегчение. Ежегодно в столице Индии в дорожно-транспортных происшествиях гибнет около 2200 человек — цифра, которая, будучи отнесенной к числу автомобилей, превышает показатель Соединенных Штатов в тринадцать раз. И хотя еще в 1970-е Нью-Дели славился как «город-сад», один из министров страны недавно назвал его «экологической черной дырой Азии», которая «совершенно непригодна для проживания»[71].
В Бомбее, который, по словам обозревателя Судхира Мульджи, превратился в «самую дорогую трущобу в мире» с тех пор, как экономика Индии стала открытой, такси по утрам пахнут, мягко говоря, неприятно, так как их водители не могут себе позволить отнимающую несколько часов поездку домой и ночуют в машине. Каждый день с улиц приходится вывозить по 2000 тонн мусора; теоретически нужны сотни тысяч туалетов, но муниципальные власти не в состоянии обеспечить даже две трети необходимой для этого воды[72].
Тем не менее миллионы людей, живущих в деревнях или маленьких городках, отнюдь не стремятся в мегаполисы безоглядно, подобно леммингам. Изучение Нью-Дели показало, что большинство переселенцев решается на переезд только тогда, когда уже живущие там друзья или родственники могут помочь им найти работу. При этом приезжие зачастую оказываются в гораздо более выгодном положении, чем огромная масса бедняков, родившихся в городе[73]. Это обстоятельство, очевидно, является источником напряженности, способной породить новые и на сей раз ничем не сдерживаемые потоки переселенцев.
В том, насколько хрупкое образование представляет собой даже жестко управляемый Китай, в полной мере убедился германский федеральный министр Клаус Тёпфер во время своего рабочего визита в Пекин. Он счел своим долгом напомнить премьер-министру Ли Пену, что права человека надо уважать даже в Поднебесной. «Предоставить такие права нашему народу, конечно, можно, — ответил могущественный китайский политик, — но готова ли Германия принимать у себя от десяти до пятнадцати миллионов китайцев в год и заботиться о них?»
Такой отповеди миссионер западной демократии никак не ожидал и не нашелся, что ответить. Тёпфер вспоминает, что он был обезоружен «невероятным цинизмом» коммуниста[74]. Но только ли цинизм выбил его из седла? Собственно говоря, тогда был поднят вопрос, на который человечество в целом и в особенности та его часть, что оказалась в выигрыше в Европе и Северной Америке, должны быть готовы дать ответ. Сколько свободы или, точнее, какого рода свобода еще возможна на голубой планете с ее населением, быстро приближающимся к 8 млрдм? Какие правила, какие формы общественного устройства позволят разрешить проблемы экологии, голода и экономической жизни?
Лидеры мировой политики изрядно обеспокоены. «Сегодня мы живем посреди всемирной революции, — с недавних пор настойчиво повторяет в своих выступлениях генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-
