Забытая Чечня: страницы из военных блокнотов

Щербакова в Ростове-на-Дону, мы не заметили одной цифры. Вернее, заметили, но не сразу осознали, что за ней стоит.

По официальным данным Министерства обороны, за вторую чеченскую войну погибло около трех тысяч человек. Но по документам, которые представил мне В. В. Щербаков, за вторую чеченскую только через его лабораторию прошли (вернее, проплыли в небо) тела 2550 солдат и офицеров.

Я спросил у своего коллеги генерал-полковника Аркадия Баскаева (до избрания в Думу он был командующим Московским округом внутренних войск, а до того комендантом города Грозного): всех ли погибших доставляют для идентификации в Ростов?

— Конечно нет. Только тех, кого не могли опознать.

Позвонил в Ростов, Владимиру Владимировичу Щербакову.

— В число опознанных вами тел входят жертвы и с первой чеченской войны?

— Нет, только со второй.

Еще он мне сообщил, что тела убитых для идентификации свозили в Ростов только до марта 2001 года. Потом уже их сюда не везли, и сколько с тех пор погибло, он не знает.

Понимаете, о чем идет речь? О наглом обмане Министерства обороны. По данным, которыми я располагаю, на второй чеченской войне (то есть на „мочиловке в сортире“) погибло не менее 4000 человек (по данным Комитета солдатских матерей — 10 000).

Помню, в окопах спросил мальчишку в солдатской форме:

— Тебе пишут из дому?

— Нет, — ответил он. — У меня нет дома. Я из детского дома.

Таких историй — множество.

В Чечне воюет рабоче-крестьянская армия из пацанов, призванных на войну из далеких поселков, сел и городишек. Москвичей в Чечню не посылают. Потому что каждый „груз-200“ мог бы вызвать в Москве митинг — даже уставших от политики людей.

Еще раз задумайтесь: через ростовскую лабораторию прошло 2550 тел наших ребят.

А сколько мы на самом деле недосчитались? Сколько невидимых нами слез не пролилось на наши души?

На прошедшей неделе я спросил вице-премьера Кудрина:

— Во сколько нам обходится чеченская война? И сколько денег на войну запланировано в бюджете на будущий год?

Кудрин смог вспомнить одну цифру за 2000 год: только на „боевые“ (доплата за участие в боевых действиях) ушел 1 млрд рублей.

Во что обходится „остальная“ война, никто не говорит. Да и не знает.

Я понимаю, мы очень богатая страна, чтобы считать такие мелочи.

Как деньги списываются на войну, мы все знаем. Даже боевики хохочут над тем, что не был взорван ни один бензовоз и эшелон с нефтью. Война — войной, дело — делом.

Я знаю, как из-за войны — мы не готовы к войне. Солдаты из элитной воинской части едут на стрельбище с полной экипировкой, с автоматами, с боезапасом на электричке — чеченская война съела весь бензин.

Не хочу считать чужие деньги.

Посчитайте убитых пацанов».

«И вдруг — одна деталь жизни, одно впечатление, от которого уже не могу отделаться: кладбище под Беншем — городом в нескольких милях от Монса, где находится штаб-квартира военной организации НАТО.

Как вас теперь называть,
Кто не вернулся с войны.
Вас никому не обнять,
Братья, мужи и сыны.
Павшие не поют,
Третьим тостом — помолчим.
Тем, кто остался в бою,
Память свою отдадим.

Крис Доннели, советник генсекретаря НАТО по Восточной и Центральной Европе, ведет экскурсию по местам боев. Совсем давних и далеких от нас — боев под Монсом Первой мировой войны.

Крис говорит:

— Представьте — сегодня 21 августа 1914 года. Солнце уже склонялось… Немцы шли оттуда, — показывает он на чистое поле. — Англичане стояли здесь, на пригорке. Немцы были видны как на ладони. Немецкий командир увидел, что его солдаты лежат. Он подумал, что они испугались и легли на землю. Он еще не понял, что они не испугались, — они уже убиты…

Крис рассказывает о событиях давно минувших дней. А я думаю о днях сегодняшних. Не о Бельгии — о России. И даже не о павших и живых. О том, как надо, а не о том, как получается.

После боя, в котором полегли несколько сотен человек, немецкий командир, убежденный, что это было самое крупное сражение войны (кто мог знать, что война только начиналась и станет Первой мировой,) приказал захоронить погибших — и немцев, и англичан — здесь, на холме. После войны в течение пяти — пяти! — лет работала английская комиссия по идентификации каждого убитого.

Сегодня — белые надгробия с именами англичан. Серые — с именами немцев. Ухоженные могилы. Ухоженное кладбище.

Крис рассказал, что каждый год сюда приезжают англичане. Что там, в Англии, создана специальная ассоциация, которая шефствует над этим кладбищем и каждый год там, в Англии, продают бумажные гвоздики, чтобы были деньги на заботу о давно погибших».

При чем здесь Бельгия? При чем Англия? При чем Германия?

Казалось: напишешь об этом — и тебя отпустит.

Но я знаю, что все, кто был там, хотят забыть все, что там видели, но — не получается.

Со мной, наверное, такая же история.

Блокнот девятый: Полковник, который ненавидит войну, потому что воевал слишком много для жизни одного человека

Вот так получилось, что враз постарели.
Мы были, как все, нас война изменила.
И так же, как все, мы войны не хотели.
Никто не забудет того, что там было.
Не надо жалеть, боевые друзья,
Какую судьбу мы себе нагадали.
Мы будем жалеть тех, кто не был в боях,
Но гордо надел ордена и медали.

Человечество — это человек.