Гастона Орлеанского, стала самой богатой наследницей Франции.
«Значит, эти две девочки – ее сводные сестры де Валуа и д'Алансон, те самые, что понесут шлейф королевы во время свадебной церемонии. Бине причесал и их», – подумала Анжелика.
В комнату, запыхавшись, влетел цирюльник и сразу же принялся намыливать подбородок своему хозяину. Анжелика стояла в одной рубашке, но сейчас это никого не смущало. Пора было отправляться на аудиенцию к королю, который потребовал, чтобы все приглашенные дворяне явились приветствовать его сегодня же утром. Потом, когда все будут поглощены встречей испанцев, французам будет недосуг представляться друг другу.
Маргарита, зажав во рту булавки, надела на Анжелику первую юбку из тяжелой золотой парчи, потом вторую, тонкую, как паутина, из золотого кружева, рисунок которого оттеняли драгоценные камни.
– Так вы говорите, что этот женственный молодой человек – брат короля? – спросила Анжелика. – Он так странно держался с графом де Гишем, словно влюблен в него. О, Жоффрей, вы и в самом деле думаете, что… они…
– Это называется любовью по-итальянски, – смеясь, сказал граф. – Наши соседи по ту сторону Альп настолько утонченные люди, что их уже не удовлетворяют естественные наслаждения. Мы обязаны им, правда, возрождением литературы и искусства, да еще вдобавок плутом министром, ловкость которого порою оказывается весьма полезной Франции, но зато от них проникли к нам эти странные нравы. Жаль, что они пришлись по душе единственному брату короля.
Анжелика нахмурилась.
– Принц сказал, что у вас ласковые руки. Интересно, когда он успел это заметить.
– Боже мой, маленький брат короля вечно липнет к мужчинам, и, возможно, он попросил меня поправить ему воротник или манжеты. Он не упустит случая, чтобы за ним поухаживали.
– Он говорил о вас так, что во мне чуть не проснулась ревность.
– Душенька моя, если вы только позволите себе волноваться, то очень скоро интриги захлестнут вас с головой. Двор – это огромная липкая паутина. Вы погибнете, если будете все принимать близко к сердцу.
Франсуа Бине, который, как и все брадобреи, любил поговорить, вмешался в разговор:
– Я слышал, что кардинал Мазарини потакал склонностям маленького брата короля, чтобы он не вызывал подозрений у Людовика XIV. По распоряжению кардинала Мазарини мальчика одевали девочкой, и его друзей заставляли одеваться так же. Раз он брат короля, значит, всегда будут бояться, что он начнет устраивать заговоры, как покойный герцог Гастон Орлеанский, который был просто невыносим.
– Уж слишком сурово ты судишь о своих принцах, цирюльник, – заметил Жоффрей де Пейрак.
– У меня, мессир граф, нет иного богатства, кроме собственного языка и права болтать им.
– Лгун! Я сделал тебя богаче королевского брадобрея!
– Истинная правда, мессир граф, но этим я не хвастаюсь. Пробуждать к себе зависть было бы неблагоразумно.
Жоффрей де Пейрак окунул лицо в тазик с розовой водой, чтобы освежить горящую после бритья кожу. Из-за многочисленных шрамов эта процедура у него всегда длилась долго и требовала осторожности, и здесь незаменима была легкая рука Бине. Граф сбросил халат и начал одеваться с помощью камердинера и Альфонсо.
Анжелика тем временем уже надела корсаж из золотой парчи и теперь стояла неподвижно, пока Маргарита прикрепляла шемизетку, – настоящее произведение искусства из шелка и филигранного золота. Золотые кружева сверкающей пеной окутывали ее обнаженные плечи, придавая нежной коже прозрачность фарфора. Щеки, горевшие мягким румянцем, чуть подкрашенные ресницы и брови, волнистые, отливавшие, как и платье, золотом волосы, безмятежная, ясная глубина зеленых глаз – вот что увидела Анжелика в зеркале, и она сама себе показалась каким-то необыкновенным божеством, созданным только из драгоценных материалов: золота, мрамора, изумрудов.
Вдруг Марго, вскрикнув, бросилась к Флоримону – малыш уже тянул в рот бриллиант в шесть карат…
– Жоффрей, что мне надеть из украшений? Жемчуг, пожалуй, слишком скромен, бриллиант – резок.
– Изумруды, – ответил он. – Они подходят к вашим глазам. Одно лишь золото
– крикливо, да и блеск его несколько холоден. Ваши глаза смягчают его, вдыхают в него жизнь. Наденьте серьги и изумрудное ожерелье. А вот из колец одно-два, может быть, и с бриллиантами.
Анжелика склонилась к футлярам с драгоценностями, поглощенная выбором украшений. Она до сих пор еще не пресытилась ими, и каждый раз это изобилие приводило ее в восторг.
Когда она подняла голову, граф де Пейрак прикреплял шпагу к своей усыпанной бриллиантами перевязи.
Анжелика долго смотрела на него, и неожиданно словно дрожь пробежала по ее телу.
– А знаете, герцогиня де Монпансье отчасти права. В вас действительно есть что-то, наводящее ужас, – сказала она.
– Мне все равно не скрыть своего уродства, – ответил граф. – Если я стану одеваться, как все королевские франты, у меня будет смешной и жалкий вид. Поэтому я подбираю туалет, который мне подходит.
Анжелика посмотрела на его лицо. Оно принадлежало ей. Она ласкала его, она знала на нем каждую морщинку. Она улыбнулась и прошептала: «Любовь моя!»
В костюме графа сочетались цвета черный и серебра. Под плащом из черного муара, отделанным серебряными кружевами, которые были прикреплены брильянтовыми застежками, виднелся камзол из серебряной парчи с изысканными черными кружевами. Из тех же кружев были воланы, тремя рядами спускавшиеся до самых колен из-под черных бархатных рингравов. Пряжки на туфлях были с бриллиантами. Шейный платок не свисал в виде жабо, а был завязан широким бантом и тоже расшит крошечными
