стояла Анжелика.
Филипп Орлеанский выдвинул ящичек столика на одной ножке, что стоял у изголовья кровати, и достал оттуда стаканчик, до половины наполненный какой-то черноватой жидкостью.
– Сударыня, – сказал он с пафосом, – вы должны умереть!
– В самом деле? – прошептала Анжелика.
Она смотрела на этих троих мужчин, стоявших перед нею, и ей казалось, будто она раздваивается. Где-то в глубине ее существа обезумевшая женщина ломала себе руки и кричала: «Сжальтесь, я не хочу умирать!» – а другая женщина трезво размышляла: «Право, у них смешной вид! Все это просто глупая шутка!»
– Сударыня, вы вели себя с нами вызывающе, – продолжал Филипп Орлеанский, и нетерпеливая гримаса искривила его рот. – Вы умрете, но мы великодушны и предоставляем вам право выбора: яд, меч или пуля.
От яростного порыва ветра сотрясалась дверь, клуб едкого дыма вырвался из камина в комнату. Анжелика вскинула голову, с надеждой прислушалась.
– Нет, никто не придет, никто не придет! – усмехнулся брат короля. – Эта кровать – ваше смертное ложе, сударыня. Она приготовлена для вас.
– Но что я вам сделала, наконец? – воскликнула Анжелика, чувствуя, как от страха на висках ее выступил пот. – Вы говорите о моей смерти как о чем-то естественном, неотвратимом. Но я не могу согласиться с вами. Даже самый страшный преступник имеет право узнать, в чем его обвиняют, и защищаться.
– Самая искусная защита не отменит смертного приговора, сударыня.
– Ну что ж, если я должна умереть, то хотя бы скажите мне, почему, – с горячностью настаивала Анжелика. Ей нужно было любой ценой выиграть время. Юный принц бросил вопрошающий взгляд на своего дружка.
– Вообще-то, поскольку через несколько минут вас уже не будет в живых, я не вижу причины быть с вами излишне бесчеловечным, – проговорил он сладким голосом. – Сударыня, вы не так уж несведущи, как утверждаете. Вы великолепно догадываетесь, чей приказ привел нас сюда.
– Приказ короля? – воскликнула Анжелика с притворной почтительностью.
Филипп Орлеанский пожал хилыми плечами.
– Самое большее, на что способен король, – это засадить в тюрьму тех, зависть к кому в нем разжигают. Нет, сударыня, это приказ не его величества.
– Но кто же еще может приказать брату короля?
Принц вздрогнул.
– Я нахожу, что вы слишком дерзки, сударыня, так разговаривая со мной. Вы меня оскорбляете!
– А я нахожу, что вы, вся ваша семья слишком обидчивы, – ответила Анжелика с яростью, которая подавила в ней страх. – Вам оказывают почести, вам угождают, а вы оскорбляетесь, потому что тот, кто принимает вас, кажется вам богаче, чем вы. Вам преподносят подарки – какая дерзость! Вам недостаточно низко поклонились – опять дерзость! Не хотят, разоряя государство, выпрашивать милостыню, жить с протянутой рукой, как живет весь ваш придворный птичник, – оскорбительное высокомерие! Честно, до последнего су платят налоги – вызов! Вы просто сборище мелочных людишек, вы, и ваш брат-король, и ваша мать, и все ваши бесчестные предатели-родственники: Конде, Монпансье, Суассон, Гиз, Лоррен, Вандом…
Задохнувшись, Анжелика остановилась.
Приподнявшись на своих высоких каблуках, словно задиристый молодой петух, задетый за живое, Филипп Орлеанский взглянул на шевалье де Лоррена:
– Вы когда-нибудь слышали, чтобы с такой оскорбительной неучтивостью отзывались о королевской семье?
Лицо шевалье де Лоррена исказила жестокая улыбка.
– Брань не убивает, ваше высочество. Итак, сударыня, пора кончать.
– Но я хочу знать, почему я умираю, – продолжала настаивать Анжелика.
И торопливо добавила, решившись на все, лишь бы выиграть несколько минут:
– Из-за мессира Фуке?
Филипп Орлеанский удовлетворенно улыбнулся.
– О, память вернулась к вам? Значит, вам известно, почему мессиру Фуке так необходимо ваше молчание?
– Я знаю лишь одно: несколько лет назад я сорвала заговор, целью которого было – уничтожить, отравить вас лично, ваше высочество, а также короля и кардинала. И теперь я горько сожалею об этом, сожалею, что мессиру Фуке и принцу Конде не удалось выполнить своих намерений.
– Итак, вы во всем признаетесь?
– Мне не в чем признаваться. Предательство этого лакея позволило вам узнать то, что знала одна я и что я доверила своему мужу. Некогда я спасла вам жизнь, ваше высочество, и вот ваша благодарность!
Тень колебания промелькнула на женственном лице юноши. Эгоист по натуре, он был особенно чувствителен ко всему, что касалось его особы.
– Что было, то прошло, – сказал он неуверенным голосом. – С тех пор мессир Фуке сделал для меня много добра. И я считаю своим долгом помочь ему устранить нависшую над ним угрозу. Поверьте, сударыня, я очень огорчен, но сейчас слишком поздно. Почему вы не приняли разумного предложения мессира Фуке,
