оказалось достаточно заметного количества крови. В ближайшие минуты наши люди будут обшаривать окрестности. Возможно, нам удастся его обнаружить.
— Я так не думаю.
Его ноздри трепетали.
— Один или два человека, которых я увидел внутри, кажется, готовы дать показания, — проговорил Тацу. — Это тоже может оказаться полезным.
— Кто-то был у здания? — спросил я. — Мураками очистил все помещение как раз перед тем, как появились вы.
— Снаружи было несколько человек, — продолжал он. — Они разбежались, когда увидели нас. Их так сразу не найти.
— Сожалею по поводу вашего человека, — сказал я, не зная, что добавить.
Тацу медленно кивнул, и на мгновение его лицо сморщилось.
— Его звали Фудзимори. Хороший парень, способный. Сегодня мне придется сказать то же самое его вдове. — Он выпрямился, как бы собираясь с силами. — Теперь расскажи мне, что произошло.
Он выслушал мой рассказ без единого слова. Когда я закончил, посмотрел на меня и предложил:
— Встретимся в чайной «Кристи» в Харадзуку сегодня в семь вечера. Не исчезай. Не заставляй меня искать тебя.
Я знаю «Кристи», пока жил в Токио, часто там бывал.
— Я буду там.
— Где пистолет?
— Внутри. В спортивной сумке, у входной двери. Мне бы хотелось оставить его себе.
Он покачал головой:
— Меня попросили вернуть его сегодня. Нужно отчитаться, или будут проблемы. Может, удастся достать тебе что-то другое.
— Попробуй, — попросил я его, вспомнив, как Мураками раскрыл свой «кершо».
Он кивнул и посмотрел на убитого товарища. Стиснул зубы.
— Когда я его поймаю, — сказал он, — именно это я с ним и сделаю.
17
Я вышел на Кототои-дори и поймал такси. Хотя работоспособность команды Мураками и была временно нарушена происшествием в додзо, я знал: его людям известно, что я все еще в Асакусе, и станция метро — наиболее подходящее место для засады.
До встречи, которой потребовал Тацу, оставалось еще больше шести часов, и ощущение того, что некуда идти и нечего делать, начинало овладевать мной. Я почувствовал то, что называл острым синдромом посттравматической сексуальной озабоченности, и подумал, не позвонить ли Наоми. Она должна быть дома, может быть, только встала. Впрочем, после встречи с Мураками мне не хотелось идти туда, где был хоть малейший шанс встретить его людей.
Зазвенел пейджер. Номер показался мне незнакомым.
Я набрал его с таксофона. На другом конце сняли трубку после первого же звонка.
— Знаете, кто это? — спросил мужской голос по-английски.
Канезаки, мой новый приятель из ЦРУ.
— Прошу, выслушайте то, что я должен вам сказать, — продолжил он. — Не вешайте трубку.
— Как вы узнали номер? — спросил я.
— Проверил звонки, сделанные из таксофонов, расположенных недалеко от квартиры вашего друга. Но я не имею к происшествию с ним никакого отношения. Я случайно узнал об этом. Поэтому и звоню вам.
Я попробовал осмыслить его слова. Если у Канезаки был доступ к списку звонков, сделанных из этих таксофонов, он мог вычислить и номер моего пейджера. Гарри обычно пользовался разными таксофонами в округе, чтобы посылать мне пейджинговые сообщения, после чего всегда возвращался домой и ждал моего звонка. Имея доступ ко всем записям, можно обнаружить схему, матрицу: один и тот же номер набирается с разных таксофонов по соседству. Случись несколько совпадений, а я представляю, сколько их было, остается только обзвонить их все и методом исключения отмести ненужные. Думаю, нам с Гарри следовало учесть такую возможность, но тогда в этом, казалось, не было необходимости. Даже если кому-нибудь и удалось бы перехватить мой номер, как в случае с Канезаки, они не узнали бы ничего, кроме адреса пейджера.
— Слушаю, — сказал я.
— Я хочу с вами встретиться. Думаю, мы должны помочь друг другу.
— Да ну?
— Да. Послушайте. Я очень рискую. Понимаю, вы можете считать, что я имею отношение к тому, что произошло с вашим другом, и захотите поквитаться.
— Возможно, вы правы.
— Ну да, конечно. Знаю, если захотите, в конечном счете вы меня найдете. Думаю, мне лучше объяснить то, как я представляю себе ситуацию, чем всю оставшуюся жизнь думать о том, что вы крадетесь за мной.
— Что вы предлагаете? — спросил я.
— Встречу. Любое место на ваше усмотрение, только если оно людное. Уверен, если вы выслушаете меня, вы мне поверите. Боюсь только, что вы попытаетесь что-то сделать еще до того, как выслушаете меня. Как сделали в нашу первую встречу.
Я прикинул. Если это подстава — есть два пути, по которым они смогут до меня добраться. Первый: люди, наблюдающие за Канезаки, выходят на сцену, как только на ней появляюсь я. Второй: они наблюдают за ним издалека, с помощью какого-нибудь передатчика, как они однажды сделали, когда Хольцер пытался накрыть меня, предложив такую же «встречу».
Второй путь казался гораздо более вероятным, потому что мне было бы гораздо труднее высмотреть всех членов команды Канезаки, если они не находились с ним в визуальном контакте. Я мог бы воспользоваться детектором Гарри, чтобы устранить второй вариант. Но для этого мне пришлось бы пригласить парня в какое-нибудь заброшенное местечко, чтобы устранить первый.
— Где ты сейчас? — спросил я.
— Тораномон. Около посольства.
— Знаешь «Японский меч»? Магазин антикварных мечей на Тораномон 3-тёмэ, рядом со станцией?
— Знаю.
— Иди туда. Встретимся через тридцать минут.
— О’кей.
Я отключился. На самом деле у меня не было намерения идти в магазин мечей, как бы часто я там ни болтался время от времени. Но я хотел, чтобы Канезаки и те, кто его, возможно, сопровождал, потрудились собраться там, пока я не обоснуюсь в более безопасном месте.
Я поменял несколько такси и поездов, пока не добрался до Вадакурамона — ворот императорского дворца. С толпами туристов, батареями камер слежения, фалангами полицейских, охраняющих важных персон, находившихся внутри, ворота Вадакурамон представляют собой наиболее неудобное место, чтобы уложить кого-то из пистолета, если только Канезаки и компания имеют в виду именно это. Отправив Канезаки туда после того, как я уже сам там устроюсь, я заставлю предполагаемую команду сопровождения двигаться быстрее, что даст больше возможностей ее идентифицировать.
Прибыв на место, я воспользовался мобильником Тацу, чтобы предупредить Канезаки.
— Планы поменялись, — сказал я.
Пауза.
— О’кей.
