— Ямаото прибрал Биддла к рукам точно так же, как он проделал это с Хольцером. Он сам создает «источники», которые Хольцер и Биддл считают реальными. Они купаются в лучах славы от поступающей информации, которую добывают «источники». Потом, когда наступает удобный момент, Ямаото объявляет им, частным образом, конечно, что их водили за нос.
Я представил себе разговор Ямаото с Биддлом: «Если пойдут разговоры, что всеми вашими „источниками“ управляет противоположная сторона, вашей карьере конец. Но если вы будете работать со мной, я все улажу. Я даже сделаю так, что у вас будет больше источников и больше информации и звезда вашей карьеры продолжит подниматься».
— Понимаю, — сказал я. — Но каким-то образом Ямаото неправильно рассчитал время, потому что Биддл считает, что у него еще есть выход. Просто избавиться от Канезаки и уничтожить все свидетельства о существовании «Сумерек».
Тацу кивнул:
— Правильно. И о чем это говорит?
Я прикинул.
— Что у «Сумерек» слишком короткая платежная ведомость. Что в Лэнгли о них не знают, потому что, если бы знали, Биддл не смог бы остановить программу, просто ликвидировав Канезаки и предав огню немного бумаги.
— То есть, получается, мистер Биддл вел «Сумерки» по своей собственной инициативе. Он заявил тебе, что программа закрыта полгода назад, не так ли?
Я кивнул:
— Так. А Канезаки рассказал мне, что обнаружил радиограмму, подтверждающую это.
— По версии Биддла, с того момента Канезаки вел программу неподконтрольно. При условии, что Танака вел дела только с Биддлом, вполне вероятно, что неподконтрольным на самом деле был Биддл: в качестве подставного лица он использовал Канезаки, который ничего не подозревал.
— Ямаото не мог знать, что «Сумерки» не были официально санкционированы, — кивнув, сказал я. — Он, должно быть, полагал, что о программе известно высшему начальству Биддла в Лэнгли. Однако, похоже, кроме Биддла и Канезаки, никто с американской стороны о ней не знал.
Тацу склонил голову, как бы отдавая дань доблестным усилиям туповатого студента, который только что продемонстрировал намек на прогресс.
— Почему Ямаото и проглядел вероятность того, что Биддл увидит в устранении Канезаки решение проблемы шантажа со стороны Ямаото.
— На самом деле аргументация Биддла имеет право на существование, — сказал я, глядя на него в упор. — Если Канезаки исчезнет, оснований для шантажа у Ямаото значительно поубавится. То есть сеть реформаторов будет чувствовать себя намного безопаснее, если Канезаки уйдет со сцены.
Тацу хмыкнул, и я понял, что наслаждаюсь зрелищем его борьбы с тем, что для него было моральной дилеммой.
— Как насчет реформаторов, с которыми встречался Канезаки? — продолжал я. — Если подставят его, они тоже рискуют.
— Некоторые из них, конечно.
— Достаточно небольшое количество?
Он посмотрел на меня, понимая, куда я клоню. Я продолжал:
— Что бы ты сделал, если бы их оказалось пять? Или десять?
Тацу бросил на меня сердитый взгляд:
— Такие решения принимаются индивидуально в каждом конкретном случае.
— Ямаото не принимает решения индивидуально в каждом конкретном случае, — продолжал я наступать. — Он просто знает, что нужно делать, и делает. Вот с чем у тебя проблемы. Ты уверен, что соответствуешь уровню задачи?
Его глаза слегка сузились.
— Ты что, думаешь, я стремлюсь «соответствовать» уровню этого человека? Ямаото не примет во внимание факт, что эти политики сами виноваты в своем затруднительном положении. Или факт, что мотивы Канезаки, по сути, достойные. Или факт, что у этого молодого человека, вероятно, есть мать и отец и потеря сына убьет их.
Я склонил голову, отдавая дань его точке зрения и убежденности.
— Тогда этим людям конец? — спросил я.
Он кивнул:
— Должен признать, теперь они принадлежат Ямаото. Хотелось бы предупредить остальных.
— А как насчет Канезаки?
— Я расскажу ему о наших встречах с Биддлом и Танакой.
— Скажешь, что его босс пытался заказать его?
Тацу пожал плечами:
— А почему нет? Молодой человек уже чувствует себя в долгу передо мной. Это чувство может пригодиться в будущем. Никакого вреда, если оно сейчас еще больше укрепится.
— А что Мураками?
— Как я сказал, мы продолжим допрашивать человека, которого задержали. Он может сообщить нам что-нибудь полезное.
— Свяжись со мной, когда что-нибудь узнаешь. Я хочу быть на месте, когда это случится.
— Я тоже, — ответил он.
20
Из таксофона я проверил свою голосовую почту в «Империале». Механический женский голос сказал, что я получил одно сообщение.
Я постарался отбросить надежду, но попытка была, мягко говоря, слабой. Женский голос проинструктировал меня: нажать «один», если я хочу прослушать сообщение. Я нажал.
— Привет, Джун, это я, — услышал я голос Мидори. Потом пауза, а затем: — Я не знаю, живешь ли ты еще в этой гостинице, то есть я даже не уверена, получишь ли ты это сообщение. — Еще одна пауза. — Я бы хотела увидеть тебя сегодня вечером. Я буду в «Боди энд соул» в восемь часов. Надеюсь, ты придешь. Пока.
Женский голос сказал, что сообщение было оставлено в 14.28 и я должен нажать «один», если хочу еще раз его прослушать. Я нажал. Потом еще.
Было что-то обезоруживающе естественное в том, как она называла меня — Джун, — сокращенное от Джуничи. Никто больше не называет меня Джун. Никто не знает это имя. Перед тем как покинуть Токио, я иногда пользовался именем Джуничи, моим настоящим именем, но потом отказался от него окончательно.
«Привет, Джун, это я». Такое обыкновенное сообщение. Большинство людей, наверное, принимают подобные сообщения постоянно.
Представилось, будто земля подо мной вдруг одолжила где-то дополнительную силу притяжения.
Заговорила та часть мозга, которая долго верой и правдой служила мне: «Время и место. Возможна засада».
Но не с Мидори. Не верю.
Кто еще мог слышать это сообщение?
Я попробовал сообразить. Чтобы перехватить сообщение, кто-то должен знать, где я остановился, под каким вымышленным именем, а еще ему пришлось бы взломать систему голосовой почты гостиницы. Кроме Тацу, который явно не представляет для меня угрозы, маловероятно, что кто-то мог это сделать.
Но все-таки шанс есть.
Мой ответ на это был: «Ну и черт с ним!»
