глаз, красные веки слезились, он брился, стараясь растянуть процедуру, чтобы не встать вновь перед необходимостью действовать.
После телепрограммы «Ваш аквариум» Гордон решил записать видеокассету с признанием — рассказать о своем участии и роли других в подготовке гибели «Боинга» у берегов Ирландии. Он переоделся в свежую рубаху, повязал неброский галстук и, к собственному удивлению, не волнуясь, выложил и записал все, что хотел.
Мэрион позвонила сама, и он расценил это как добрый знак. Он попросил о небольшом одолжении. О чем именно? Пустяк! Заедет — узнает. Мэрион жила с родителями, и Гордон не настаивал, чтобы она переехала к нему, цепляясь за образ приличной девушки, которой небезразлично, что о ней скажут и подумают отец и мать.
Мэрион приехала быстро — в субботу она принадлежала себе, Гордон встретил ее внизу и передал видеокассету. Он надеялся, что в лицо девушку никто не знает: мало ли кто выходит из подъезда многоквартирного дома? Кэлвин испытывал угрызения совести, думая, что подвергает Мэрион опасности, но сам успокаивал себя, что ей ничто не грозит; он полагал, что его личная жизнь никого не интересует, а его обычная осторожность в контактах гарантирует скрытность его интимного бытия. Мэрион сунула кассету в сумку, привстала на цыпочки и поцеловала Кэлвина: она преисполнилась важности выполняемого поручения, обычная дурашливость уступила место подтянутости.
Обычно Гордон не провожал Мэрион дальше дверей подъезда, где она бросала «миникупер»: сегодня девушка сказала, что припарковала машину на площадке у отеля. Мэрион шла не спеша, и Кэлвин любовался ее фигуркой, он даже приоткрыл дверь и невольно сделал несколько шагов вслед, его обдало горячей волной обожания и страха: что же он наделал? Вдруг с ней что-нибудь случится? Кэлвин, не понимая, что с ним происходит, бросился вслед, замер и… нет! Невозможно! Это видит не он! И впереди не Мэрион!
В конце квартала пласталась машина — не ее «миникупер», а другая, и Мэрион юркнула в нее. Гордон видел, как Мэрион скрылась в машине, которая принадлежала одному из людей человека, которого всегда боялся Кэлвин. Значит, она и приехала на этой машине, они знали ее, а она знала их и давно?
Кэлвин вернулся домой и на полную мощность запустил концерт Баха. Лавина звуков придавила; он молил бога, чтобы сойти с ума, утратить возможность отличать следствия от причин, не понимать мотивов чужого поведения, не понимать вообще ничего, погрузиться в вязкое бессознательное марево, в котором всю жизнь плавают сумасшедшие.
Днем позвонил скрипучий голос, осведомился, как дела, и высказал предположение, что вчерашний разговор прошел не без пользы. В конце Гордону сказали: «Все глупости, которые вы могли сделать, вы сделали».
После такого признания Гордону Кэлвину оставалось лишь одно — ждать.
Прошло полгода, и сейчас Брюс Сарджент, развалясь в удобном кресле посреди травяного поля гольф-клуба, провожал глазами фигуру Кэлвина, чуть грузную, передвигающуюся и ловко и вразвалку.
Сарджент упрекнул себя, что дал Гордону слишком оторваться от себя, разделяющее их расстояние сразу не покроешь. Брюс нехотя поднялся и неспешно направился за Кэлвином. Ускорил шаг: ему показалось, что Кэлвин припустил, словно пользуясь тем, что Сарджент безмятежно греется на солнце.
И вдруг Гордон побежал! Вот и угол клубного здания… Его бег бросил Брюса в жар — он тоже побежал, и сразу словно цепкие пальцы сжали глотку и перекрыли дыхание.
Кэлвин резко обернулся. Сардженту показалось — слишком велико расстояние! — что губы безумца сложились в «прощай» и он скрылся за углом здания.
Сарджент бежал что было мочи, почти не дыша. Его отделяли от угла здания всего две-три секунды бега, когда прогремел выстрел.
Брюс замер, будто пуля поразила его, дыхание перехватило намертво, он вцепился в шею, пытаясь захватить хоть глоток воздуха, перед глазами поплыли красные и оранжевые круги…
Спешить не имело смысла. Брюс выровнял дыхание и обогнул угол здания: первое, что он увидел, — открытый багажник автомобиля.
Подобрав к животу ноги, лицом в пыли лежал Гордон Кэлвин, рядом — винтовка, та самая, выбранная в оружейной лавке в присутствии Сарджента. Скорее всего, Кэлвин выстрелил себе в рот; Брюс немало повидал за годы работы в полиции, но привыкнуть так и не сумел; он отвернулся и сделал глубокий вдох, чтобы подавить рвотные позывы.
Люди с носилками бежали слишком медленно от флигеля, примыкающего к клубному зданию; нелепо размахивал руками высокий человек в панаме, бледнели лица игроков, медленно приближавшихся со всех сторон и напоминавших безвкусно раскрашенные куклы в руках неумелого кукловода.
Над телом Кэлвина склонились люди. Сарджент знал: напрасно, после такого выстрела выжить невозможно. Он подошел поближе: винтовка лежала как раз там и так, как если бы Гордон сам помог себе решить свои проблемы; когда Брюс только обогнул угол клубного здания, он успел заметить: рядом никого, густые кусты близко подступали к «остину» Кэлвина, и все, что произошло, случилось без участия посторонних.
Безумец добился своего!
Полиция прибыла быстро, во главе с самим Макги; капитан безмолвно ткнул ладонь Сардженту и кивнул.
Все делали сноровисто и толково. Макги сказал, что присутствие Сарджента удачно: не возникнет кривотолков, очевидное самоубийство. Брюс старался не замечать, как ворочают тело Кэлвина, как его светлые волосы полощутся в пыли, а на брюки налипает кровь пополам с грязью.
Мелькали рулетки; эксперт с мышиной мордочкой крутился вокруг машины Кэлвина и время от времени исподлобья посматривал на Сарджента.
Все, как и раньше, думал Брюс и старался запомнить подробности: кто как стоял и что делал — лишь бы отогнать дурные мысли: снова без средств к существованию и не выполнил контракт с Бейкером. Теперь неустойка по соглашению и долги, которые неосторожно наделал Сарджент, ставили его в безвыходное положение.
Часть третья
Те, кто платит
Мисс Фаулз сидела напротив Сарджента, сцепив пальцы, и не отрывала взгляд от скатерти. Брюс все рассказывал: корил себя, что не догадался проверить багажник «остина» и слишком расслабился в загородном клубе; качал головой и убеждал Дайну, что из-за проклятого удушья не смог добежать вовремя — не хватило считанных секунд, и Дайна, дотронувшись до его руки, заметила, что всем всегда не хватает самой малости.
Все сразу рухнуло. Еще вчера они строили планы, а сейчас Сарджент выглядел как человек, внезапно узнавший, что неизлечимо болен; он не видел выхода еще и потому, что поговорил с Майером, и тот впервые был сух, хотя и любезен.
Прощались тихо, без надрыва; Брюс, в который раз, оценил такт Дайны, ее умение не накалять атмосферу: своевременной шуткой или прикосновением разряжать напряжение. Он так привык смотреть ей вслед, провожая в другой город, что, вспоминая Дайну, их вечера, ее манеру ходить, чаще всего представлял мисс Фаулз с дорожной сумкой, перекинутой через плечо, в стеклянных дверях, ведущих к летному полю.
Сарджент никогда не думал, что окажется в суде. На него смотрели с любопытством. Только что газеты описали самоубийство Кэлвина, и только тогда Брюс вспомнил, почему ему казалась знакомой фамилия безумца: он читал о Гордоне в связи с гибелью самолета у берегов Ирландии; теперь газеты сообщили, что после тех событий крупный чиновник федерального управления тяжело заболел и наконец покончил с собой. Еще газеты писали, что все произошло на глазах мистера Брюса Сарджента, бывшего офицера полиции, человека с безупречной репутацией, свидетельские показания которого исключали
