Кошек здесь не дрессировали для охраны рабов или сокровищ, как принято на Востоке. Их холили ради них самих, что делало их ласковыми и добродушными. Звери были счастливы под властью Мулея Исмаила. Лошади, которых он обожал не менее кошек, размещались в роскошных конюшнях с мраморными сводами, где между рядами стойл били фонтаны и чистая питьевая вода текла по желобам, выложенным голубой и зеленой мозаикой. На берегу одного из прудов беззлобно переругивались розовые фламинго, пеликаны, ибисы.
Местами зелень была так густа, ряды оливковых деревьев и эвкалиптов так удачно расположены, что иллюзорная перспектива большого леса заставляла забыть о скрывающихся за ними зубчатых тюремных стенах.
Обычно прогуливающихся женщин сопровождали евнухи, поскольку в многочисленных аллеях можно было столкнуться с рабом-строителем. Только в маленькие внутренние дворики с фонтанами и олеандрами вход был безопасен.
В то утро Анжелике захотелось навестить карликового слона. Она надеялась застать там Савари – главного лекаря при этом драгоценном создании. К ней присоединились маленькая черкешенка и две другие наложницы: веселая статная эфиопка Муире и уроженка Ирана с очень светлым, цвета лимонного дерева лицом.
Они направились к зверинцу под надзором трех евнухов. Один из них, Рамидан, начальник стражи при султанше, нес на руках маленького принца Зидана. Прослышав про слона, тот с криками и топаньем потребовал, чтобы его взяли с собой.
Предположения Анжелики оправдались: около слона топтался Савари с огромной свинцовой клистирной трубкой и вместе с двумя рабами-помощниками готовился сделать своему пациенту промывание.
Слон съел слишком много плодов гуайявы. Малыш тотчас пожелал дать их ему еще. Старый лекарь не пытался помешать его капризу: несколько лишних плодов не слишком усилили бы недомогание животного, и потому не стоило навлекать на себя гнев царственного наследника.
Анжелика воспользовалась случаем и тайком сунула Савари два мягких хлебца, припрятанных под покрывалом. Толстяк Рафаи видел это, но ничего не сказал. Он получил четкое предписание не надоедать Анжелике мелочными придирками. Француженка прошептала:
– Вы уже составили какой-нибудь план бегства?
Старый аптекарь тревожно стрельнул глазами по сторонам и ответил сквозь зубы:
– Мой зять, еврей Самуил Кайан, очаровательный молодой человек, готов одолжить мне значительную сумму, чтобы оплатить метадоров, которые послужат нам проводниками. Колен Патюрель знает таких, которым удавались побеги.
– Они надежны?
– Он ручается за них.
– А почему он сам не бежал?
– Он всегда в цепях… Его освободить не легче, чем вас. Он говорит, что никогда женщины не пытались бежать, а если пытались – о том никто не знает. По-моему, стоит дождаться приезда монахов и обратиться через них к Его величеству французскому королю.
Анжелика, мгновенно вспылив, собралась заспорить, но ворчание Рафаи дало ей понять, что пора прекращать эти подозрительные переговоры, в которых страж не понимал ни слова. Евнухи поторопились вывести женщин из зверинца. Принц-Конфетка заартачился, не позволяя Рамидану взять его на руки. Его гнев утих, лишь когда за поворотом аллеи им встретился старый, почти лысый раб, фламандец Жан-Батист Колоэнс, сгребавший палую листву. Мальчик закричал, что хочет отрубить ему голову, потому что тот лыс и ни на что не пригоден. Евнухи подчинились этой свирепой причуде, посоветовав рабу падать сразу после первого удара. Сиятельный младенец поднял свою сабельку и изо всех сил рубанул. Старик рухнул наземь и притворился мертвым. Клинок сильно рассек ему предплечье. При виде крови милый карапуз тотчас успокоился и весело продолжал прогулку.
Они проходили по отдаленному саду, заросшему клевером, шедшим на корм султанским скакунам. Лужайка располагалась на невысоком уступе, обнесенном балюстрадой. За ним был разбит маленький парк из апельсиновых деревьев и розовых кустов. Это было самое красивое местечко в саду, созданное талантом садовника-испанца, которому удалось добиться бесподобных сочетаний не только цветовых оттенков голубовато-зеленой листвы деревьев с блестящими плодами в кронах и матовой зеленью кустов, но и запаха спелых апельсинов с ароматом роз. Здесь трудились два раба. Проходя мимо, Анжелика услышала, что они переговариваются по-французски. Проходя, она оглянулась. Один из них, которому вполне подошли бы парик и кружевное жабо, весело подмигнул ей. Французу надобно уж слишком недомогать от рабского ярма, чтобы даже под угрозой смерти перестать улыбаться, глядя вслед таинственной даме, чью красоту он угадывает под покрывалом. И тут маленькая черкешенка воскликнула:
– Я хочу тот хорошенький апельсин! Вон он, наверху. Велите рабу его сорвать.
На самом же деле она заметила красивого юношу, и ей захотелось остановиться, чтобы разглядеть его. Страстные объятия Мулея Исмаила растревожили душу наивной девочки, пробудив чисто женское любопытство. Ей вздумалось испытать силу своих чар. Ведь эти двое, сколь ни были они измождены и обтрепаны, оказались первыми мужчинами, которых она повстречала в султанских садах с тех пор, как ей приоткрыли начатки тонкой и страстной игры, ведущей свою родословную еще от Адама и Евы.
Ее прекрасные глаза из-под вуали впились в белокожих рабов. До чего же они мускулисты и волосаты!.. Но у высокого юноши волосы светлые, шелковистые. Странно было бы оказаться в его объятиях… Как христиане ведут себя в любви?.. Говорят, они необрезанные…
– Я хочу, чтобы мне сорвали апельсин, вон тот, наверху, – упрямо повторила она.
Толстый Рафаи сурово оборвал ее: все плоды сада принадлежат монарху, ему одному. Малышка взъярилась: разве то, что принадлежит султану, не принадлежит ей? Ведь она имеет над ним полную власть, так он уверял ее. Она пожалуется ему на евнухов, их накажут!
Рабы прислушивались к ее словам. Молодой бородач, маркиз де Воклюз, плененный лишь несколько месяцев назад, беспечно усмехнулся при звуках капризного женского голоса. Его напарник-бретонец Ван Ле Гаэн, старая каторжная кляча, тянувший в Марокко лямку двадцать лет, вполголоса упрашивал его отвести глаза и ревностно взяться за назначенное им дело: рабам под страхом смерти было запрещено глазеть на султанских жен. Но маркиз лишь пожимал плечами. Она очень мила, эта крошка, по крайней мере, хочется так думать. А чего она, собственно, требует?
